Конан и Небесная Секира
Шрифт:
Наверно, больше подойдут слова?
– Чен кха ватара!
– вскричали восхищенные придворные.
– Чен кха ватара, - повторил старый сан-па.
– Чен кха ватара, - согласилась прекрасная раджасса, и это значило: превосходно!
Конан стал на одно кольцо богаче. Теперь все решалось в состязании на силу голосов.
По знаку Вадрапалы слуга в золотистом саранге водрузил на стол кхитайский фарфоровый сосуд. Стенки его были столь тонки, что просвечивали насквозь; в ярком пламени десятков светильников они походили на девичью кожу, слегка розовеющую румянцем. На столешнице
Те Ранг, подыграв на ситаре, затянул:
– Ааа… ааа… ааа…
Сосуд дрогнул, трещина разорвала горлышко, зазмеилась к основанию; еще миг, и белоснежная ваза рухнула на стол грудой обломков. Придворные сдержанно зашелестели веерами - похоже, такое зрелище было им не в диковинку.
На столе появилась новая ваза.
– Иии… иии… иии… - голос Сапхары на высокой ноте воспарил вверх, и поверхность сосуда словно окутала паутина трещин.
– Иии… иии… иии… - пел камбуйский поэт. Фарфоровые черепки зашуршали, мелкие осколки начали скользить от горлышка сосуда вниз, к основанию, складываясь ровным кольцом. На сей раз одобрительный гул оказался громче - Сапхара продемонстрировал высокое искусство, разрушив вазу не единым вскриком, а медленно, по частям.
Третий сосуд возник на столе.
– Слишком уж он для меня хрупок, - с сомнением сказал Конан.
– Не найдется ли чего потолще и потяжелее?
– Найдется, - заверил его Вадрапала.
– Но боги не любят торопливости… во всяком случае, наши уттарийские боги. Совладай вначале с этим противником, сын мой.
Конан усмехнулся. Пожалуй, за весь вечер это было единственное состязание, которое он мог выиграть сам, без помощи Нии То Камы, ее серебряного голоска и поэтического дара. Не слишком напрягаясь, он рыкнул:
– Ооо!
Раздался звон, сосуд осыпался на темную столешницу белой пылью, словно его раздробили ударом молота. На ситаре Те Ранга лопнула струна - правда, самая тончайшая.
– Кром! Я же говорил, что этот горшок не стоит возни, - Конан, пожав плечами, улыбнулся раджассе.
– Пусть принесут что-нибудь попрочнее, со стенкой в палец толщиной… Вот тогда начнется состязание мужчин!
Старец Вадрапала с удивлением покачал головой, затем взмахнул веером, и на столе очутилась новая ваза. Была она в два локтя высотой и очертаниями напоминала женские бедра от колен до талии - бока ее столь же соблазнительно изгибались и были белы, как снега ванахеймских равнин. Эта ваза не просвечивала; ее стенки оставались блестящими и непроницаемыми для огней светильников, как бронзовый щит. Оглядев ее, козлобородый Те Ранг воскликнул:
– Кто совладает с сосудом такой величины?! Во всяком случае, не я; тут можно лишь сорвать голос либо пустить с натуги ветры, оскорбив благородное собрание.
– Я все же попробую, - тихо сказал Сапхара и начал: - Иии… иии… иии… ууу-уй!
– он повалился на спину, дрыгнув в воздухе ногами.
– Кому суждено пить пиво, не должен тянуться к вину, - наставительно сказал Конан, приподнимаясь. Он глубоко вздохнул, с силой стиснул огромные кулаки и взревел: - Кр-ооооо-ммм!
Кроммм!
–
Дзинь!
– жалобно простонали струны трех ситаров, лопаясь одна за другой.
Тили-бом! Тили-бом!
– пожаловались колокольцы на шляпах.
Шшш… - прошуршало шелковое полотнище, сваливаясь с порвавшегося шнура.
Вдобавок погасла половина светильников и курильниц.
Когда слуги восстановили порядок, Вадрапала, с изумлением поглядывая на Конана, сказал:
– Воистину, почтенный гость, боги одарили тебя не только редкой мудростью и поэтическим талантом, но и голосом невероятной мощи! Если и все остальное ему под стать…
– Можешь не сомневаться, - прервал его Конан, не спуская глаз с молодой раджассы. Вероятно, она понимала по-турански, потому что лицо ее тут же залилось румянцем.
– Если с детскими забавами покончено, - сказал киммериец, - то не принесут ли слуги сосуд для вина? Не кувшин, а большой глиняный горшок, в котором вино хранится в подвалах? Если вы понимаете, о чем идет речь…
Вадрапала кивнул. Вскоре три служители, пыхтя и задыхаясь, доставили горшок - толстостенный, величиной в рост человека, из красной обожженной глины. Весил он не меньше пары упитанных баранов.
Взглянув на это чудище, Сапхара в отчаянии закрыл лицо руками, а Те Ранг лишь вздохнул и, достав из пояса клок ваты, принялся затыкать уши. Раджасса же и ее придворные взирали на Конана с почтительным изумлением.
Старый сан-па приблизился к столу и оглядел горшок. Теперь наблюдалось полное соответствие между расположенным снизу и находившимся сверху: и столешница, и огромный сосуд выглядели одинаково массивными, прочными, несокрушимыми.
– Неужели ты расколешь его?
– Вадрапала покачал головой.
– Клянусь милостью Асуры, подобное не в человеческих силах!
– Расколю, - заверил старца Конан.
– Но теперь мне придется подыграть на своем собственном ситаре… на всех остальных, как видишь, струны лопнули.
Он наклонился и вытащил из мешка секиру. Серебристое лезвие засияло половинкой луны, заискрилось яркими отблесками; четырехгранный наконечник пронзил клубы ароматного дыма, которым тянуло с жаровен. Здесь, в этом зале, среди шелковых полотнищ и ковров, ярких одежд и фаянсовых чаш с вином, среди резных колонн, сладкозвычных ситаров, светильников в форме хризантемы и изящных курильниц, среди всего этого великолепия и красоты Рана Риорда выглядела чем-то чужеродным, непостижимым и угрожающим. Да, она тоже была красива - но грозной и смертоносной красотой.
Раджасса вскрикнула, когда стальное лезвие врезалось в толстые глиняные стенки горшка, рассекло их, разбило прочную столешницу, ударило в пол. Но испуг ее был мимолетным и миновал без следа. Оми Тана Арьяда, владычица Прадешхана, поднялась, протянула Конану руку, золотистую, как плод персика, гибкую, как ветвь ивы, и сказала:
– Но зита! Ис но кама селлира.
На сей раз перевод не требовался, ибо киммериец понял все:
– Ты победил! И ты пойдешь со мной.