Конан и Слуга Золота
Шрифт:
– Конан! Конан-киммериец, я знаю, что это ты! Не могу не признать,что я восхищён твоей наглостью и воровским искусством! Если вернёшься, расскажешь, как тебе удалось проникнуть в замок, и отдашь то, что успел украсть, я верну тебе пятую часть добычи! И отпущу с миром на все четыре стороны. Клянусь тебе в этом словом Вазифбея! – последовала крошечная пауза, словно кричавший, уже тихо, давал указания.
– Но если ты решишь, что для тебя выгодней другой вариант, то это же слово я даю в том, что больше недели ты не проживёшь! И умрёшь в моих пыточных подвалах, умоляя – слышишь? – умоляя! – побыстрей
Конан раздражённо потёр ноющую дырку в ягодице от выдернутой стрелы. С предупреждением такого рода приходилось считаться. Вазифбей не из тех, кто швыряет обещания на ветер. И хотя Конана никому не запугать, было бы верхом глупости после всего случившегося оставаться ближе, чем в тысяче миль от границ Хауранского Эмирата. И когда-нибудь (ну, по-крайней мере, в ближайшие сорок лет) снова заехать сюда.
Поэтому варвар бесшумной тенью побежал на север от реки и негостеприимного имения рассерженного всемогущего вельможи, и через пяток минут, преодолев пару миль, достиг маленькой рощицы, где несколько часов назад спрятал двух коней. Нужное ему походное имущество и продукты были навьючены надёжно на одного из них, в седло другого киммериец вскочил сам.
Хвала Крому, что он давно занимается этим делом, и всё предусмотрел!
Хотя в двадцать семь лет лучше бы и остепениться. «Вложить» деньги в недвижимость и товары. Завести уютный дом, с бассейном и садом. С десятком жён и наложниц, слугами, садовниками… А если одолеет тяга к приключениям – что ж, богатый купец может и сопроводить один из своих многочисленных караванов. А потом вернуться домой – а там его ждут жёны, дети, может, уже и внуки… Ну как?
Ох, кого он хочет обмануть?
Никогда не променяет он весёлую, яркую, и зачастую смертельно опасную жизнь авантюриста-искателя приключений на пресно-скучное и однообразное существование купчишки или придворного шаркуна. Хотя возможностей было, и, наверняка, будет, предостаточно. Нет уж, если кем-то и становиться в будущем, то только… королём! И королём только своего, собственного, королевства!
Посмеиваясь, он пустил коней в галоп. О, Бэл! Ягодица-то – побаливает! Ничего, позже он смажет её целебным бальзамом. А пока – потерпит.
Ну, прощай, суетливо-шумный Бартанг! Твои проститутки могли бы быть помилее, а вино – покрепче! Хотя в целом ему и здесь было неплохо. За час, оставшийся до рассвета, он уж как-нибудь сумеет запутать следы от собак и охотников, и раствориться в том же направлении, что и его предусмотрительный однорукий информатор.
Пришло время попрощаться с этой страной, и поискать себе новую арену для приключений!
***
Страшилище не стало ждать, пока люди опомнятся: оно напало первым.
Повернув голову на мощной и длинной шее влево, оно неуловимым движением огромных челюстей перекусило одного из стражей ровно напополам! Другого, неуклюже пытавшегося закрыться секирой, оно ударило рогом, торчащим над ноздрями, в центр груди.
Сила удара оказалась такова, что полфута бело-розового бивня вышло сквозь кольчугу на спине. Небрежно кивнув уродливой головой, монстр сбросил труп, да так, что тот, пролетев футов
Тут уж удержать оставшихся в живых бравых сардаров от побега не смог бы не то что застывший пока в шоке унбаши, но и сам султан Боташ! Но монстр явно не собирался дать людям просто так уйти от него!
В два могучих прыжка массивная и неуклюжая на первый взгляд туша догнала пятёрку беглецов, и Хаттафа чуть не стошнило: двоих тумбообразные ноги просто растоптали, превратив в отвратительно шевелящееся кровавое месиво на каменном полу. Ещё двое были перекушены напополам – так же, как и первая жертва.
Последний воин, уже почти достигший спасительного узкого отверстия туннеля, был пойман длинным змееподобным языком, и затянут прямо в пасть, которая стала мерно чавкать, заглушая дикие крики живой ещё жертвы.
И здесь Хаттаф был поражён поведением своего такого трусливого и никчёмного, как он считал до этого, начальника.
Оказавшись за спиной кинувшегося к туннелю монстра, унбаши вовсе не пытался спрятаться в каком-нибудь укрытии, как сам Хаттаф. Напротив, прокравшись прямо под брюхом многотонной туши, Резван с отчаянным криком всадил свой клинок в складки у основания шеи удивлённого страшилища.
Вернее, он попытался всадить клинок в горло твари. Бронированная шкура не поддалась, а вот сталь ятагана от удара разлетелась на куски – ничего не скажешь, рука десятника ещё хранила былую силу и ловкость.
Медленно, и, как показалось Хаттафу, даже как-то с издёвкой, монстр опустил голову, грацииозно изогнув длинную шею, и взглянул прямо в глаза человеку, осмелившемуся бросить ему вызов. Рот его открылся, и месиво, бывшее недавно одним из Резвановских подчинённых, упало прямо к его ногам.
Но унбаши снова не дрогнул. Он выхватил кинжал,и попытался выбить глаз чёртовой твари, вблизи наверняка выглядевшей ещё страшней… Только тогда широкая пасть снова открылась, и могучие челюсти стремительным неуловимым движением отхватили непокорную голову. Хаттафу пришлось моргнуть – липкий холодный пот залил ему глаза. О том, что всё остальное тело сковала судорога ужаса, можно не упоминать.
С полминуты тело его бывшего начальника ещё стояло,сжимая в руке бесполезную против брони зубочистку. Затем кровь, пульсирующим фонтаном извергавшаяся из шеи, залила всё тело, и бывший насмешник и обжора рухнул плашмя под ноги монстра, продолжавшего невозмутимо смотреть на это. Где-то на краю сознания находившегося в полуобморочном состоянии Хаттафа мелькнула мысль, что место десятника теперь свободно. Но вряд ли теперь ему удастся его занять.
Тварь кровожадна. Вряд ли он и сам останется жив…
Словно подтверждая его мысли, чудище проводило падение тела движением огромных, как у лягушки, навыкате, глаз, затем сглотнуло, и потянулось к ноге Резвана.
Вновь заработали жернова челюстей. Звук воистину ужасен. А вид – ещё хуже…
Борясь с неудержимыми приступами рвоты, потея, и не смея пошевелиться, чтоб не быть обнаруженным в спасительной тени, Хаттаф смотрел, как поедают его бывшего начальника, а затем и остальных убитых или ещё шевелящихся, коллег.