Конан и Время жалящих стрел
Шрифт:
Мир перевернулся!
Из загнанной дичи, испуганной, не ведающей ничего, кроме вечного страха и бегства, они превратились в охотников, безжалостных и неумолимых. Сила Бога-Оленя пела в их жилах, бурлила, как река в половодье, и несла их вперед на своих волнах.
Несла туда, где обитала их добыча.
Разум Поводыря указывал им путь.
Пес царапал огромными когтями пол. И выл от собственного бессилия. С оскаленной морды брызгала слюна.
А они шли.
И когда лесная рать приблизилась, наслаждаясь страхом и паникой, охватившей
В тот самый миг, когда Амальрик уверился, что погиб, и мысленно распрощался со всем, что было ему дорого, огромный серый волкодав бесстрашно бросился под копыта оленей-чудовищ.
Вот я! Рычал он.
Идите сюда, и посмотрим, кто кого!
Амальрик вжался в стену, крепко сжимая бесполезную алебарду. Глаза его округлились от ужаса. Он понял, что пред ним не живые олени, но нежить, вызванная из небытия зовом Хозяина Валузии.
Против нее железо было бессильно!
Немедиец мучительно пытался вспомнить хоть какие-то заклятья, но чувствовал, что это бессмысленно. Призраки, порожденные магией Древних, не подвластны его жалкой ворожбе.
От оборотней не было спасения.
Огромные заостренные копыта крошили камень, выбивая брызги из мраморных плит. Мощные ветвистые рога задевали за перекрытия, снося балки толщиной в руку. Дубовые двери рушились под неукротимым напором, стальные засовы гнулись и вылетали из скоб.
Сжав зубы, он изо всей силы вогнал острие алебарды в бок лосю, что проплывал мимо него – огромный, словно пиратская галера.
Тот даже не пошевелился, не покосился мертвым глазом и не замешкался ни на миг. Безмолвный и страшный, он шествовал туда, где прятался его враг, унося в боку торчащее древко.
Из-за коридорного поворота донеслось истошное рычание, хрип и шум возни.
«Они приняли пса за меня», – догадался Амальрик и вознес руки к небу, шепча полузабытые слова молитвы: «Спаси меня, Митра! Спаси, и я принесу тебе обильную жертву из солода, хмеля и зерна. Я прикажу забить для тебя десять десятков торских тельцов и клянусь, что пожертвую десять мер золота бельверускому храму! Только отврати эту нежить… Отврати…»
Мертвые Олени погнали пса.
Окружили.
Зажали в угол.
Он еще пытался сопротивляться.
Раз или два ему чуть не удалось ускользнуть от них, – и лишь Неведомый Враг, Поводырь, ведущий рать – помог им отыскать его в лабиринтах каменной чащобы.
Он рвал их неживую плоть, перекусывал сухожилия, вцеплялся в ноздри.
Но охотники были неукротимы и, единожды мертвые, не страшились ничего более.
Волкодав сражался за хозяина со всей яростью, на какую был способен.
Шерсть его стояла дыбом, утробный рык разносился по коридорам, пена хлопьями падала с разорванных губ.
Но даже пес оказался бессилен.
Он набрасывался на оленей, как на волков, в мощном прыжке взмывая вверх и вцепляясь в холку. Силы челюстей его достало бы переломить хребет любому хищнику – но живому.
И вот уже некуда стало
Время Гона закончилось!
И пес сделал свой последний прыжок.
Гигантский изюбр первым поддел его на рога. Амальрик услышал звук рвущихся тканей. Красная кровь собаки заструилась по черным рогам чудовища, и шерсть оборотня, белая, как снег под луной, зардела.
Пес истошно взвыл.
Изюбр тряхнул огромной головой, и Зверь полетел под ноги оленям. Пес был еще жив, и они принялись топтать его, с жестокой методичностью крестьян, давящих вино. Несчастный никак не мог издохнуть.
И еще долго вой его и предсмертные хрипы мешались с хрустом костей и смачным чавканьем крови.
Амальрик стоял, привалившись к стене, не шевелясь, зная, что сейчас настанет его черед. Как завороженный, он следил за рогами огромного оленя-вожака, уверенный, что тот первым бросится на него. В голове не было ни единой мысли. Лишь желание, чтобы кошмар этот кончился как можно скорее. Он мог лишь надеяться, что окажется не таким живучим, как бедняга-волкодав, и умрет быстро.
Но нежить не тронула его.
Он не знал почему. Но, растоптав пса, они стояли недвижимо, застыв, точно часовые; незрячие глаза слепо пялились в пустоту.
Казалось, кукольник ушел, бросив своих марионеток.
Должно быть, их Поводырь не видел, кто пал под копытами чудовищ.
Уверившись, что повержен Амальрик барон Торы, посланник в Аквилонии августейшего короля Нимеда!
Медленно, не решаясь поверить в чудесное избавление, каждый миг ожидая удара в спину, немедиец двинулся прочь, все так же держась за стену.
Пройдя десяток шагов, он оглянулся.
Олени стояли неподвижно, точно вновь обратившись в чучела, и ему показалось, что очертания их тел туманятся и расплываются, теряя четкость.
Впрочем, скорее всего, у него просто мутилось в глазах.
Он оглянулся на мертвого пса.
– Благодарю тебя король Вилер! – прошептал он. – Как несправедливо: твой дар спас мне жизнь, а я отнял ее у тебя. Но пусть душа твоя услышит меня из Небесных Чертогов… Прости меня король, за все то зло, что я причинил тебе и Аквилонии! Теперь я понял, что посеял зло еще большее. Клянусь, король, что исполню то, о чем ты просил, и искореню скверну, возросшую на той земле, что ты безмерно любил!
Он ушел, терзаясь мыслью, что не сумеет похоронить Зверя.
– Что за странная вещица! Вы позволите взглянуть, месьор?
Голос жреца вырвал Валерия из забытья. Не сознавая, что делает, он протянул Орасту талисман. В тот же миг он опомнился, захотел отдернуть руку – но пальцы юноши уже сомкнулись на амулете.
– Оберег Кулла! – восхищенно прошептал Ораст.
– Я не мог и надеяться, что Небо будет настолько милостиво к своему недостойному слуге, что дозволит мне увидеть если и не сам Талисман, то хотя бы его искусную копию.