Конан и Время жалящих стрел
Шрифт:
Как вдруг что-то обрушилось на него сзади.
В глазах у северянина потемнело.
«Кром!» – только и успел прохрипеть он. Перед глазами поплыли черные круги. И земля устремилась ему навстречу.
Барон, уже простившийся с жизнью, с изумлением увидел, как Конан рухнул у его ног, словно могучий дуб, поваленный молнией.
Митра, похоже, ты и впрямь благоволишь к своему недостойному слуге. Три раза за эту ночь он готовился умереть, и три раза оставался жив. Явно, это знак, сулящий ему удачу в будущем.
Он поднял глаза и увидел позади
Пошатываясь, Амальрик обошел поверженного врага и тяжело оперся на плечо Ринальдо.
– Ты подоспел вовремя, менестрель, – прошептал он, пытаясь отдышаться. – Еще немного – и северянин прикончил бы меня!
Сказав эти слова, он с грусть подумал, что раньше, хотя бы вчера днем, он смог бы шутя разметать всех этих псов во главе с их командиром-варваром. Но теперь, теперь должно пройти немало времени, прежде чем он сумеет стать прежним Амальриком.
Или не сумеет?
Он сконцентрировался и попытался усилием воли остановить кровь. Тщетно, все былые умения вытекли из него, точно из дырявого кувшина. Он оторвал от рубашки кусок, смял его и приложил к ране.
– Эй, поэт, очнись! Все уже кончилось.
Ринальдо не ответил, сокрушенно разглядывая обломанный гриф мандолины, оставшийся у него в руках, после того как он, подкравшись на цыпочках, обрушил ее на голову страшного варвара.
Трупы и кровь вокруг, раненый немедиец и оглушенный наемник – ничто не интересовало его в этот миг.
– Моя мандолина! Он едва не плакал.
Несмотря на боль от раны, Амальрик расхохотался.
– У тебя будет новая, менестрель! Целый десяток, если пожелаешь! Но сейчас давай убираться отсюда. Этот здоровяк скоро очнется, и тогда не миновать погони. Нам надо успеть убраться отсюда подальше. Ринальдо поднял на него глаза.
– Вы собираетесь оставить его в живых, месьор? Амальрик усмехнулся.
– Он честно дрался, и было бы недостойно убивать его, пока он беспомощен. Нет, мы встретимся с ним в открытом бою, если так будет угодно Митре. Но довольно болтать. Пора уносить ноги!
Ринальдо с сожалением покосился на Конана. Жаль, что тот, по чьей милости он лишился своего драгоценного инструмента, останется жив. Ну, ничего не поделаешь! И, украдкой пнув бесчувственное тело киммерийца, он произнес:
– Лошади нас ждут у ворот, месьор. И, прежде чем вернуться за вами, я сговорился со стражниками, что стоят на воротах. За пару золотых они не станут задавать лишних вопросов.
Вот это да!
Амальрик вынужден был признать, что превратно судил об этом смешном человечке. Пожалуй, за это он даже готов послушать на досуге его стихи…
– Тогда поторопимся! Путь нам предстоит неблизкий. Амальрик торопливо захромал вперед, зажимая рану полой плаща. Тряпка уже пропиталась кровью. Надолго ее не хватит. Как только окажутся в сравнительной безопасности, необходимо будет рану прижечь
А там о нем будет кому позаботиться.
Словно в ответ на его мысли, менестрель поинтересовался:
– Но куда же мы отправимся, месьор? Превозмогая боль, барон усмехнулся.
– В Амилию! – произнес он уверенно. – К Марне! Она – наша последняя надежда!
Ни барону Торскому, ни его спутнику и в голову не пришло поднять голову и взглянуть вверх, когда они покидали дворец, не то они, возможно, увидели бы странную черную тень, очертаниями напоминавшую безглавую птицу, что, плавно скользнув из заоблачной выси, опустилась на крышу оставленной посланником Немедийской Башни.
Не прошло и мгновения, как демон Мизрах вновь взмыл ввысь.
Огромная тень цвета оникса на миг застила небо, и рассвет отступил боязливо, вновь давая дорогу ночи. Когда же демон скрылся, и серый сумрак, предшествующий восходу, залил перламутровым сиянием землю, закутанная в черное женская фигура, еще мгновение назад стоявшая у края башни, исчезла также.
Марна неспешно спустилась по лестнице, что вела с крыши во внутренние покои посольства.
Колдовское чутье говорило ей, что людей поблизости нет, и это было странно. Насколько она могла заметить, наблюдая в дыму за Амальриком, в покоях его всегда толпился народ. Но сейчас она была уверена, что башня пуста.
Магия могла помочь ей понять, что здесь произошло.
Ведьма уперлась ладонями в стену, заставляя свое сознание слиться с камнем башни, проникнуть в память строения и извлечь необходимые сведения. Это оказалось несложно. Стены помнили топот множества ног, звон мечей, ругательства солдат и плач служанок. Попутно Марне удалось уловить довольное повизгивание какой-то девицы – должно быть, один из стражников зажал ее в уголке…
Но ни следа самого барона!
– Сет и его присные! – выругалась женщина в сердцах.
Она так рассчитывала на немедийца.
Теперь же ей предстояло все делать самой – а это означало, что придется самой соприкоснуться с людьми, говорить с ними… Словом, делать все то, от чего она была избавлена вот уже два десятка зим.
Она успела позабыть так много!
Законы, по которым живут эти несчастные, стали для нее чужими. Как сможет она выйти к тем, кого покинула добровольно так давно? Они никогда не поймут ее!
Ведьма поймала себя на мысли, что даже разучилась общаться так, как это делают люди. Объяснять, просить, умолять… Но она умела лишь требовать!
Асура! Должно быть, ей придется даже говорить о себе «я», как когда-то прежде.
Сумеет ли?
Но у нее не было иного выхода. Что-то недоброе случилось с немедийцем, и, должно быть, случилось внезапно, если он даже не успел предупредить ее. Иных помощников, на кого она могла бы положиться так же, как на барона, у Марны в столице не было. В этот миг ей даже стало жаль, что пришлось пожертвовать жрецом… Звереныш сейчас пригодился бы ей как никогда.