Конан и Время жалящих стрел
Шрифт:
Они прошли по коридору до конца и спустились по винтовой лестнице. Одному из стражников пришлось поддерживать Ораста.
Внизу, в комнате охраны, их ждали еще трое, – два других стражника и сам киммериец.
Сын Крома кивнул сыну Митры.
С отстраненным сожалением принц подумал, что, должно быть, Конану, с его прямодушием и странным для варвара чувством чести, приходится сейчас очень несладко. Нет хуже, чем служить господину, которого не уважаешь. Особенно когда господин этот велит совершать вещи, противные твоим желаниям и убеждениям. Впрочем, Валерию от сочувствия капитана
Он хотел еще сказать киммерийцу, что со жрецом творится что-то неладное, но что-то сковало ему уста. Участь бывшего товарища по несчастью внезапно сделалась безразлична, и ничто, кроме собственной судьбы, больше не заботило принца.
Лишь теперь, в этой душной комнатенке, где у стен стояли заправленные койки, для стражников, ожидающих своей очереди идти в дозор, где на столе, грязном, испещренном ножевыми отметинами, валялись забытые солдатами кости, где чадила лампа и стоял запах усталости и пота – Валерий внезапно понял, что никогда не вернется обратно.
Ему предстоял путь в один конец.
Не то чтобы это испугало его. Нет. За годы, проведенные в бесконечных сражениях, отступлениях и атаках, он слишком привык к постоянной близости смерти, чтобы по-настоящему страшиться ее. У многих, кому он в последний раз закрывал глаза, выражение лица было таким умиротворенным, почти счастливым, что порой он завидовал им. Скоро он узнает сам, была ли для этой зависти причина.
Так что страха не было.
И все же внезапно он точно пробудился ото сна. И понял, что пока не готов умирать. Но они уже двинулись в путь. Несчастного жреца, точно куль с мукой, взвалили на себя и поволокли двое дюжих наемников.
– Негоже заставлять короля ждать, – с издевательской ухмылкой заметил их приятель.
Но ждал их не только король.
Не только семеро советников на помосте, испуганные, тщетно пытающиеся скрыть страх за маской холодного достоинства и превосходства. И не только собравшиеся в зале придворные, надушенные, расфранченные, радующиеся грядущему суду как зрелищу, способному хоть ненадолго нарушить монотонность дворцового существования и разрядить накопившееся напряжение.
Все они уже свыклись с мыслью, что никто иной как Нумедидес будет их королем.
Недовольные приучались недовольство скрывать. Остальные старались извлечь выгоду из ситуации. Некоторые, правда, еще жалели Валерия – большей частью, женщины. Но прочие смотрели на вещи философски. Убийства, измены, дворцовые перевороты, – все это было им давно привычно. И потому злодеяния, приписываемые принцу, не вызывали ни ужаса, ни сомнения, – лишь презрительную насмешку над умником, что вообразил себя хитрее всех прочих, и по-глупому попался.
Они уже готовы были забыть о нем…
Ждал также простой люд – в основном, представители сословий, гильдий мастеров, и монахи, кому дозволено было в этот исключительный день занять места в самом конце зала, вдоль стен, дабы стать свидетелями, как вершит правосудие новый король, и поведать о том за дворцовыми пределами. Ждала среди них одна монахиня в охряном покрывале митрианки,
Никто не решался встать на пути у служительницы Солнцеликого, даже когда она совсем ненамного переступила эту черту…
Все они ждали.
С разной степенью нетерпения, усталости, циничной скуки. Ждали появления подсудимого. Низвергнутого кумира для одних. Для других – кровавого чудовища и убийцы. Несчастного малого, опального принца, павшего жертвой интриг и собственной неосторожности, – для третьих.
Ожидание сгущалось над ними, подобное грозовой туче, чреватой слепящей яростью молний и бешенством бури.
И ждал еще один человек.
Точнее, их было пятеро, – единственные, кому граф Троцеро Пуантенский доверял как самому себе. Он мог лишь уповать на Митру, что этого окажется достаточно.
В отличие от судей, что входили в зал справа, что было вполне естественно и освящено традицией, ибо именно в правой руке держит Митра свой карающий меч, – подсудимого вводили туда, где должна была решиться его судьба, через маленькую дверцу в левой стене. Она была настолько низкой, что бедняге приходилось складываться почти вдвое, склоняясь тем самым перед правосудием Солнцеликого. И вела к ней потайная галерея, что брала свое начало у входа в подземную темницу дворца.
Однако же принца Валерия Нумедидес распорядился поместить не в подземный каменный мешок, а в почти забытую темницу на втором этаже той же самой башни. Возможно, из милосердия… но скорее всего, не желал сам каждый раз плутать по сырым и холодным подземельям, когда отправлялся навещать поверженного родича.
И это, счел Троцеро, было для них большой удачей.
Тайный ход из основной тюрьмы в зал суда шел прямо, без всяких разветвлений и ни единой возможности для засады. Стены там были точно полированные.
Ни окна, ни двери, ни ниши.
Да, строители знали свое дело… Но вот чтобы достичь этого коридора с верхних ярусов башни, следовало сперва выйти на улицу, ибо прежний проход, соединяющий этажи, был почему-то заложен (собственно, именно поэтому и забросили верхнюю темницу), а затем галереей пройти до южного входа. И спуститься по лестнице. В общей сложности не более сотни шагов.
Но для Троцеро этого было вполне достаточно.
Он еще раз проверил взглядом расположение своих товарищей, – вместе они прошли не одну войну, не раз прикрывали друг другу спину… у него язык не повернулся бы назвать их просто стражниками или, того хуже, наемниками.
Двое под лестницей, дожидаясь возможности выскочить и ударить в спину охране Валерия. Еще двое со взведенными арбалетами – в десяти шагах, за поворотом, ведущим в нижнюю комнату охраны. И сам Троцеро, впереди, полускрытый в сгустившейся тени, – он мог лишь надеяться, что его не заметят, когда конвой только спустится в галерею… А там уж он выскочит им навстречу, неся взбудораженную чушь о нападении на замок… о восстании черни… о чем угодно, лишь бы хоть на пару мгновений отвлечь внимание стражников и дать возможность действовать своим друзьям.