Конан и Время жалящих стрел
Шрифт:
Он знал, что от него ждут этих чувств, и от стыда, что не испытывает их, играл фальшиво, подобно неумелому комедианту.
– Мой бедный отец! Дельриг! Релата! Я должен был защитить их… А так – я даже не знаю, что сталось с ними. Возможно, злодеи взяли их в плен, чтобы продать как рабов где-нибудь на юге… или бросили их трупы в лесу… А моя сестра…
– Постой! – вскинулся барон, выведенный из терпения этим бессмысленным нытьем. – Что ты мелешь? Какие рабы – они же все мертвы!
– Не знаю! – На сей раз отчаяние в голосе Винсента было подлинным. – В том-то и дело, господин барон, что я ничего не знаю! Ведь, когда я очнулся, разбойники уже
И, обхватив голову руками, он зарыдал. Без всякого почтения к чужому горю, барон грубо встряхнул его за плечо.
– Прекрати, сопляк! На нас смотрят.
Он видел, что Винсент совсем захмелел. Все-таки зря он разрешил ему столько пить. Все равно этот глупец ничего не знает. А теперь вот изволь слушать его пьяную болтовню. Лицо немедийца исказила брезгливая гримаса. Сам он даже не притронулся к дешевому пойлу… Но что же теперь делать с этим слюнтяем?
– Вставай!
Он поднялся с места и рывком вздернул юнца, ставя его на ноги. Тот пошатнулся, ухватился за столешницу, однако удержался, бессмысленным взглядом уперевшись в барона:
– Пойдем отсюда. Доскажешь мне все по дороге.
Не отвечая, Винсент повиновался. Амальрик кинул хозяину пару серебряных монет и, расталкивая плясунов и музыкантов, потащил юнца к двери. Когда они покинули душное продымленное помещение и вышли на улицу, свежий воздух на мгновение придал юнцу силы, и он, выпростав руку, пошел самостоятельно, загребая носками сапог опавшую листву на мостовой. Длинный меч бил по худым мальчишеским ногам.
– А ведь теперь я – барон Амилийский! – заплетающимся языком бормотал он, пошатываясь и глядя на поджавшего губы Амальрика мутным взором. – Я, а не Дельриг! Х-ха…
Спьяну он выболтал то, что на трезвую голову утаил бы, пожалуй, не только от окружающих, но и от себя самого. Немедиец криво усмехнулся. Как мило…
– Да, и мы обязательно выпьем за это, как только вернемся во дворец, – пообещал он юнцу, в надежде, что это заставит того двигаться чуть быстрее, ибо барону вовсе не улыбалось, чтобы кто-то из знакомых заметил его в столь странной компании. Можно было бы, конечно, бросить щенка прямо здесь, но пьяный он слишком откровенен, а значит, опасен. Один Митра ведает, что может он наболтать случайным доброхотам.
– Да, – с пьяной радостью поддержал его Винсент. – Выпьем…
Он и впрямь зашагал чуть быстрее, и барон приободрился. Глядишь, так они скоро окажутся в безопасности. И все же он не мог удержаться, чтобы не спросить еще:
– Но почему ты решил, что это шамарец, Винсент? Если ты говоришь, что не видел их.
С пьяным упрямством юнец замотал головой.
– Видел… Видел двоих – бежал к ним, когда… Когда лошадь… – Он сбился с мысли, забормотал что-то неразборчиво, затем, как видно, вспомнив, что хотел сказать, торжественно провозгласил: – Да, видел достаточно! На них были плащи с антуйским гербом. И цвета принца… И он сам…
– Что? – Амальрик остановился, как вкопанный, сперва решив, что ослышался. Остальное не имело значения – кто угодно мог напялить на наемников одежды дружинников Валерия, но последняя фраза Винсента меняла все дело.
– При чем тут сам принц? Он что, был с ними вместе?
Винсент думал бесконечно долго, и немедиец уже решил было, что тот забыл вопрос, когда сын барона вдруг отозвался:
– Нет. То есть, да.
Получалось, Валерий Шамарский и впрямь был тем подлецом, что натравил наемников на Амилию, – но с какой целью? Зачем это могло понадобиться ему? В версию, подсказанную Нумедидесом, что принц, мол, готов был на все, чтобы заполучить дочь Тиберия, барон не поверил бы, даже если бы был так же пьян, как несчастный Винсент. Но других версий у него не было.
Амальрик задумчиво погладил бороду. Надо бы сбрить ее. Она уже вышла из моды… Он поплотнее запахнул свой черный хорайский плащ и, поправив золоченую сеточку на голове, огляделся по сторонам, не шпионит ли кто? Но улица была пуста, и барон успокоился. Сзади доносились глухие звуки волынки – видно, веселье в таверне было в самом разгаре. Ладно, как доберемся во дворец, надо будет уложить этого слюнтяя в постель, а когда проспится, допросить еще раз. Возможно, он что-то перепутал спьяну. Сейчас выйдем на улицу Кожевников, там полюднее, и кликнем повозку. Похоже, этот герой пешком до дворца не дойдет…
– И ты все это рассказал королю? – спросил он Винсента. – И что он сказал?
– Сказал… Отец говорил – не пей на голодный желудок, – жалобно, как маленький, проныл юноша.
Но когда барон вновь безжалостно встряхнул его, пробормотал:
– Да, рассказал, королю, рассказал! Он плакал…
– Плакал?!
Мальчишка молча кивнул и сам шмыгнул носом. Больше от него ничего нельзя было добиться. И они двинулись дальше.
Внезапно барону пришла в голову мысль, и он сам поразился ее здравости. Жаль только, не догадался сделать это сразу… Не доходя до дворцовых ворот, он вдруг резко развернулся и потащил несчастного Винсента в другую сторону, туда, где высился шпиль ратуши. Тот, успевший, должно быть, слегка протрезветь на холоде, встрепенулся.
– А? Что? Куда мы идем?
– На постоялый двор. Нечего тебе в таком виде делать во дворце. А как проспишься – я за тобой приду.
Юноша покорно кивнул, готовый во всем подчиниться барону, которого безоговорочно признал над собой господином… Как вдруг внезапно он, что-то заметив в узком проулке, мимо которого они шли, схватился за меч.
– Смотрите, месьор, смотрите!
Казалось, он мгновенно протрезвел. С лица сошел румянец, глаза расширились, словно он увидел призрак.
Амальрик с явной неохотой посмотрел туда, куда указывала рука юнца. Что там может быть, кроме уличных потаскух, да шелудивых псов, но через мгновение глаза его сузились. Из узкой двери дома, что стоял в переулке, прихрамывая, выходил человек. Что-то неуловимо знакомое было в его кряжистой фигуре. Постой-ка, ведь это же…
– Гандер! – как бы в ответ его мыслям выпалил юноша. – Гандер Бернан!
Последние слова он произнес чересчур громко. Человек непроизвольно обернулся, услышав свое имя, и глаза его загорелись хищным огнем. Амальрик мгновенно закрыл лицо плащом. Не хватало только, чтобы этот пес его узнал и принялся вопить на всю улицу – держите, мол, немедийского чернокнижника. Но, Нергал побери, как же он уцелел? Как мог спастись от губительного роя огненных саламандр? Впрочем, какая разница! Он жив – вот что главное. Жив, хотя давно должен умереть!