Конан из Киммерии
Шрифт:
Лишь одна угрюмая груда пепла и почерневших камней невольно притягивала взгляд. Конан помнил, что тут когда-то стояла прекрасная вилла одного из его самых убежденных сторонников.
Король не решился в открытую приблизиться к ферме Галанна, лежавшей всего в нескольких милях от города. Долго ехал он в сумерках по обширному лесу, пока между деревьями не показалась сторожка. Спешившись и привязав коня, он подошел к двери домика, намереваясь послать за Сервием сторожа. Откуда знать, какие враги могли засесть в доме? Войск поблизости не было видно, но кто поручится, что они не расквартированы по всем окрестным поместьям?.. Однако, приблизившись, он увидел, как растворилась дверь хозяйского дома, выпустив плотно сбитого человека в облегающих шелковых штанах и расшитом камзоле. Человек свернул на тропинку, уводившую в лес.
— Сервий!
Услышав негромкий оклик, хозяин усадьбы
— Кто ты такой? — спросил он. — Кто твой… О Митра! — Он ахнул, и бледность расползлась по румяным щекам. — Изыди! — вырвалось у него. — Зачем ты вернулся из серых долин смерти и пугаешь меня? Пока ты ходил по земле, я всегда был тебе верен…
— Я и в дальнейшем рассчитываю на твою верность, — ответствовал Конан. — Да не трясись ты так! Я из плоти и крови!
Взмокший Сервий нерешительно подошел, вглядываясь в лицо одетого в кольчугу гиганта, а потом, убедившись, что перед ним и вправду не дух, упал на колено и сдернул с головы украшенный перьями берет.
— О государь! Это чудо, превосходящее всякую веру! Главный колокол цитадели отзвонил по тебе много дней назад. Люди говорят, ты умер при Валкие, задавленный грудами земли и камней.
— В моих доспехах был другой, — проворчал Конан. — Но поговорим об этом потом. Если, положим, у тебя на столе найдется кусочек мяса…
— Прости, государь! — вскакивая, воскликнул Сервий. — В твою кольчугу въелась пыль дальней дороги, а я держу тебя здесь и кормлю разговорами. Во имя светлого Митры! Теперь я и в самом деле вижу, что ты живой, но, клянусь, когда я повернулся и увидел в потемках этакое серое привидение, коленки мои готовы были подломиться. Встретить вечером в лесу человека, в чьей смерти был убежден, — это ли не страх?
— Пусть сторож позаботится о моем жеребце, он привязан вон за тем дубом, — попросил Конан, и Сервий, кивнув, увел короля в сторону от тропинки. Придя в себя после пережитого испуга, вельможа явно занервничал.
— Лучше я пришлю слугу из дома, — сказал он. — Сторож сейчас у себя, но можно ли в нынешние времена доверять хотя бы и собственным слугам? Будет лучше, если о твоем возвращении не узнает никто, кроме меня.
Подойдя к большому дому, смутно белевшему за деревьями, Сервий свернул на дорожку, которой пользовались нечасто: она вилась среди дубов, посаженных вплотную друг к другу, так что переплетенные ветви смыкались над головой, не пропуская слабый свет сгущавшихся сумерек. Сервий шел поспешно и молча, с явным трудом одолевая снедавший его страх. Он провел Конана в дом маленькой боковой дверью, за которой тянулся узкий полутемный коридор. Все так же тихо и быстро они пересекли его и оказались в просторном покое с дубовым потолком и стенами, отделанными породистым деревом. В большом камине пылали целые бревна, ибо осенний воздух дышал ранним морозцем, а на столе из красного дерева аппетитно дымился в каменном противне мясной пирог. Сервий запер тяжелую дверь и погасил свечи, горевшие в серебряном подсвечнике на столе. Теперь комнату освещали лишь блики пламени камина.
— Прости, государь, — принялся извиняться вельможа. — Нынче опасно: повсюду бродят шпионы. Вовсе незачем, чтобы кто-нибудь заглянул в окно и признал тебя. Пирог, однако, прямо из печи: я собирался переговорить со сторожем и, вернувшись, поужинать. Если, государь, ты снизойдешь…
— Света мне хватит, — буркнул Конан, садясь к столу и без особых церемоний вытаскивая кинжал.
Жадно набросился он на ароматный пирог, запивая его вином со знаменитых виноградников Сервия. Казалось, он и думать забыл обо всякой опасности, но Сервий так и ерзал на скамье у огня, нервно перебирая пальцами золотую цепь, висевшую на груди. Беспрестанно косился он на фигурные стекла окна, поблескивавшие в свете огня, а то, вслушиваясь, оборачивался к двери, как бы ожидая услышать за нею чьи-то шаги.
Покончив с едой, Конан поднялся и пересел поближе к огню.
— Я не стану подвергать тебя лишней опасности своим присутствием, Сервий, — сказал он без обиняков. — Рассвет застанет меня далеко от твоих владений.
— Государь! — Сервий умоляюще вскинул руки, но Конан лишь отмахнулся.
— Твоя верность и твое мужество мне отлично известны. И то и другое превыше всяких похвал. Но если мой трон захвачен Валерием, укрывать меня для тебя — верная смерть.
— У меня нет сил для открытого неповиновения, — признался Сервий. — Жалкие полсотни воинов, которых я мог бы вывести в битву, — что солома на ветру против их войска… Ты
Конан угрюмо кивнул.
— Ты же знаешь, он был самым могущественным вельможей этой провинции, — продолжал Сервий, — Он наотрез отказался присягнуть на верность Валерию. Немедийцы за это сожгли его в собственном доме. Тогда мы, уцелевшие, поняли бессмысленность сопротивления, тем более что и жители Тарантии не стали сражаться. Мы покорились, и Валерий оставил нам жизнь, хотя и обложил налогом, который наверняка разорит многих. Но что нам оставалось делать, государь? Мы ведь думали — тебя больше нет. Многие бароны погибли, другие томятся в плену. Армия разогнана и разбита, а наследника у тебя нет. Нас некому было возглавить…
— А куда смотрел Троцеро де Пуантен? — резко спросил Конан.
Сервий беспомощно развел руками:
— Правду сказать, его полководец Просперо встал во главе небольшого войска и принял бой. Отступая перед Амальриком, Просперо безуспешно побуждал жителей встать под свое знамя. Увы, государь, после твоей кончины всем сразу вспомнились прежние свары и междоусобные распри. Вспомнили и о том, как Троцеро со своими пуантенцами когда-то прошелся по этим землям не хуже Амальрика — с огнем и мечом. Бароны не пожелали признать главенства Троцеро. Какие-то люди — не иначе шпионы Валерия — кричали на улицах, что граф Пуантенский, дескать, сам подумывает об аквилонской короне. Все разом принялись сводить старые счеты… Если бы у нас был хоть один наследник династии, мы бы немедля короновали его и пошли за ним на немедийцев. Но такого человека не нашлось… Бароны, сохранившие тебе верность, нипочем не желали избрать из своей среды короля: каждый мнил себя ничем не хуже соседа, каждый опасался честолюбия остальных. Прости, государь, но ты был для них чем-то вроде веревки, удерживающей вместе вязанку хвороста. Не стало веревки — и развалилась вязанка. Если бы у тебя был сын, бароны сплотились бы вокруг престолонаследника. Но вышло так, что их любовь к родине не обрела зримого символа… Что же до купцов и простого народа — они более всего страшились безвластия и опасались, как бы не вернулись прежние дни раздробленности и усобиц, когда каждый барон устанавливал у себя свои собственные законы. Эти люди ратовали за то, что, мол, скверный король все же лучше, чем вообще никакого, — даже Валерий, который худо-бедно в родстве с прежней династией. Потому-то никто и не преградил ему путь, когда он подъехал к городским стенам во главе войска, закованного в стальные латы, и ударил пикой в ворота Тарантии, и алый дракон Немедии реял над его головой… Вообрази, государь: люди тотчас распахнули ворота и бросились перед ним на колени! Они отказались помочь Просперо и не заперлись в городе. Они сказали: Валерий будет лучшим королем, чем Троцеро. Они утверждали — и так оно и есть, государь, — что бароны навряд ли подчинятся Троцеро, зато Валерия многие из них примут охотно. Они решили переметнуться к Валерию, чтобы таким образом избегнуть и ужасов междоусобной войны, и ярости немедийцев. Просперо уехал на юг с десятью тысячами своих рыцарей, а всего через несколько часов в город вступила немедийская конница. Немедийцы не погнались за Просперо. Они заняли Тарантию и короновали Валерия.
— Стало быть, дым старой ведьмы показывал правду, — пробормотал Конан, и по его спине снова пробежал холодок. — А что, уж не Амальрик ли короновал Валерия?
— Да, в большом королевском зале, и говорят, что кровь после резни едва высохла у него на руках.
— И как же процветает народ при его милосердном правлении? — с гневной насмешкой поинтересовался король.
— Валерий живет как завоеватель в покоренной стране, — с горечью ответил Сервий, — При дворе полно немедийцев, из них же составлены дворцовые войска, в цитадели стоит крупный гарнизон немедийских воинов. Воистину, государь, наступил Час Дракона! Немедийцы гуляют по улицам развязной походкой господ. Они бесчестят женщин и ежедневно грабят купцов, а Валерий то ли не хочет, то ли не может их приструнить. Нет, он всего только пешка, он марионетка, а за ниточки дергает кто-то другой. Умные люди с самого начала предвидели, что так оно и случится, а теперь и народ стал понимать, что к чему. Амальрик с сильной армией отправился по внешним провинциям — усмирять непокорных баронов. Увы, единства между баронами как не было, так и нет. Они боятся и ненавидят друг друга больше, чем Амальрика. Вот он и раздавит их поодиночке, одного за другим. Во многих замках и городах сразу поняли это и сдались без боя. Тем, кто сопротивляется, приходится плохо. Немедийцы рады утолить свою давнюю ненависть. К тому же их ряды постоянно пополняются аквилонцами, которых гонит к ним голод, жадность или нужда. Чего, собственно, и следовало ожидать.