Конан в Венариуме
Шрифт:
Два валуна, оба выше человеческого роста, склонились друг к другу таким образом, что представляли узкую арку, способную защитить с боков. Прямо возле одного из сквозных отверстий росла высокая ель, к стволу которой Конан прижался спиной. У него были лук и стрелы, а также отцовский, длинный нож на поясе. У волков имелись когти и острые зубы. По врожденной свирепости противники могли поспорить друг с другом.
Звериное рычание сменилось высокими, возбужденными завываниями, когда волки поняли, что загнали жертву в западню. Первый волк бросился на юношу, взбивая лапами рыхлый снег. Красный язык вывалился
Вожак стаи прыгнул и тут же выстрелил Конан. Он выпустил отравленную стрелу, натянув лук до отказа. Ему было необходимо поразить зверя наверняка. Яд оказался такой сильный, что волк без звука покатился по снегу. Он умер раньше, чем достиг земли. Его дымящаяся кровь, толчками вытекала из раны.
Следующая стрела вылетела за первой, менее чем через один удар сердца, посланная твердой рукой, закаленной работой в кузнице. Она вошла почти по самое оперение в глаз волка, ближайшего к вожаку. Он также умер мгновенно. Третий выстрел поразил еще одного волка, однако не смертельно. Этот зверь, скуля от боли, пополз прочь от человека.
Конан выстрелил еще три раза. В результате смерть настигла еще одного противника, другой оказался ранен, а третья стрела не нашла цель и пропала бесследно. Некоторые, из оставшихся в живых, накинулись на трупы и принялись рвать клыками тела собратьев. В это голодное время года любое мясо оставалось мясом. Снег вокруг побурел от крови. Конан смог уложить точными выстрелами еще двоих волков, когда те жадно пожирали сородичей.
Но некоторые, сосредоточили свое внимание на человеке. Один из них прыгнул на него через труп вожака, пока Конан доставал новую стрелу. Человек, выросший в цивилизованной стране, скорее всего, продолжил бы тянуться к колчану, даже сознавая, что не успеет. Или заколебался, прежде чем бросил бы лук и схватился за нож.
Однако Конану были чужды колебания и сомнения. Руководствуясь инстинктом варвара, он молниеносно выхватил нож из ножен и ударил волка в тот момент, когда зверь вцепился в него. Зловонное дыхание вырывалось из пасти, тянущейся к горлу юноши. Одной рукой молодой киммериец отстранял от себя страшную морду, одновременно нанося яростные удары ножом снова и снова, куда попало, пока его правая рука не обагрилась кровью по локоть.
Внезапно, волк решил, что больше не хочет сражаться, и попробовал вырваться. Но слишком поздно. Его лапы уже не держали вес тела. Он обмяк и безжизненно привалился на Конана, увлекая его за собой на землю.
Сын кузнеца отбросил труп в сторону и вскочил на ноги прежде, чем другие смогли напасть на него. Он снова взялся за лук и стрелы, готовый если и умереть, то принять смерть в битве.
Но волки получили достаточно. Те, кто выжили и избежали ран, унеслись прочь в поисках более легкой добычи. Боевой клич Конана наполнил притихший лес радостью победителя. После, он добил двух раненных зверей, которые все еще корчились на снегу. А затем, занялся снятием шкур с тех, кого не успели до конца пожрать товарищи. Кроме того, молодой варвар вырезал несколько кусков плоти. Лютой киммерийской зимой не приходилось особо выбирать, и он был рад поживиться даже худшим, чем мясо волка.
Обремененный добычей, он шел домой.
В это время, Мордек наносил удары молотком. Он трудился над железной подставкой под дрова, придерживая ее на наковальне чугунными клещами. Кузнец, обернулся, когда Конан ввалился в дверь.
— Здоров ли ты, парень? — спросил он озабоченно, в его голосе звучала тревога.
Конан удивленно посмотрел на себя. Он сначала и не понял, что с ног до головы был заляпан кровью.
— Это не моя кровь, отец, — с гордостью объявил юноша и стал складывать перед собой на полу шкуры и волчье мясо.
Мордек молча следил за его действиями. Только когда его сын закончил, он спросил:
— Неужели ты сам расправился со всеми ними?
— Кром! Конечно, сам! — воскликнул Конан и сбивчиво поведал отцу про сражение со стаей; энергии в тот момент из него вышло не меньше, чем во время схватки.
После того, как Конан закончил свой рассказ, его отец долго молчал. Когда он, наконец, заговорил, то обращался больше к себе, чем к сыну:
— Возможно, я был не прав…
Глаза Конана округлились. Он никогда не слышал от отца ничего подобного.
— Когда мы снова соберемся на войну, я не буду пытаться удержать тебя, — продолжил Мордек, поворачиваясь к сыну. — Нельзя судить о некоторых вещах по их внешнему виду.
От этого признания Конану захотелось вновь победно закричать. Даже громче и торжественнее, чем когда волки, поджав хвосты, убегали от него в лес.
— Я убью аквилонцев, — сказал юноша. — Убью и разграблю их лагерь.
Его отец задумчиво разглядывал свернутые, заиндевевшие шкуры и куски сырого мяса на полу.
— Может, так и случиться, — пробормотал он. — Я от своих слов не отказываюсь. — А пока, — Мордек тряхнул головой, — спрячь добычу в снегу за домом. Это сохранит мясо и шкуры от разложения.
— Хорошо, отец, — сказал Конан, нагибаясь. — Только кроме волчьей плоти ничего больше нет…
— Все лучше, чем ничего, — прервал его кузнец. — Если потушить это мясо в горшке достаточно долго, то оно потеряет большую часть неприятного запаха. И еще, Конан… — добавил он, — когда вернешься — хорошенько помойся. В крови не только твоя одежда.
Конан любил мыться не больше любого другого подростка его возраста, но согласно кивнул. Он сам чувствовал, что насквозь тяжелым запахом крови. Неся мясо по двору, он услышал звон железа. Это Мордек заталкивал подставку в печь, чтобы еще раз раскалить. Скоро молоток кузнеца застучал вновь. Работа продолжалась.
Поле, расчищенное впопыхах, не могло прокормить Мелсера и его семью в достаточной мере в течение их первой зимы на земле Киммерии. Но поселенец и не ожидал другого результата. При переезде на север, он прихватил с собой все серебро, что накопил. Деньги были спрятаны в крепкой железной коробке, закопанной под земляным полом домика, построенного фермером, и ждали своего часа.