Конан в Венариуме
Шрифт:
Пряный, с ароматом хвои, воздух обволакивал Конана, когда он мчался по лесу. Грязная деревня со своим зловонием экскрементов, дыма, немытых тел и копоти осталась позади. Только зловещее пророчество никуда не делось. Оно следовало за ним по пятам, ни на шаг не отставая. Просто бегство от действительности было единственным, что на тот момент мог предпринять юноша.
С высокой ели раздалось возмущенное карканье. Конан остановился и погрозил кулаком большой черной птице.
— Убирайся, проклятый трупоед! — крикнул он, наклоняясь, чтобы набрать камней. — Не надейся,
Мудрый ворон, знающий людские повадки, шумно хлопая крыльями, поднялся в воздух. Конан запустил в его сторону камнем, скорее от отчаяния, чем всерьез, рассчитывая попасть в цель. Булыжник лишь слегка чиркнул по кончику левого крыла. Птица еще раз хрипло каркнула и скрылась за верхушками деревьев.
— И забирай все беды с собой, будь ты проклят! — кричал вслед Конан, но густой лес, казалось, поглощал его слова.
Он спрашивал себя: достигнут ли проклятия ворона? Конечно, надежда не велика. Если б было иначе, и проклятия действительно могли воплощаться в жизнь, то аквилонцы давно бы исчезли из Киммерии.
Очень скоро, Конан обнаружил, что при нем только разделочный нож, висящий на поясе, поскольку он сбежал из деревни в порыве гнева, без всяких мыслей о возможных последствиях. Теперь же, когда пыл несколько угас, он остро ощутил нехватку лука или копья. Нож представлял собой плохое оружие против волка, не говоря уж про рысь или барса. Сначала, юноша собрался было бежать обратно в Датхил, но тут же застыл на месте. Что сделают жители деревни, которые видели его сумбурное бегство, после быстрого возвращения сына кузнеца? Наверняка станут смеяться над ним в лицо или потихоньку за спиной!
Гордость — страшная вещь. Из-за нее юноша предпочел подвергнуть риску собственную жизнь, чем быть осмеянным односельчанами. Скорее всего, на его месте так бы поступил любой другой человек в Датхиле. Недостаток в материальных благах, киммерийцы восполняли изобилием природной гордости. Если б не она, то северяне меньше бы занимались меж клановыми распрями, и их раскол не сыграл бы на руку аквилонцам. Но ничего подобного не приходило на ум. Сын кузнеца знал, что скорее погибнет в схватке со зверем, чем станет посмешищем для друзей и знакомых.
Прут, хрустнувший под чьей-то ногой, заставил его замереть, словно осторожное животное. Следом раздалась приглушенная ругань на аквилонском языке. Конан чуть не прыснул. Он всегда любил подтрунивать над неловкостью других. А тут и говорить нечего. Захватчики, рыскающие по лесу, создавали, наверное, больше шума, чем стадо скота.
Поскольку Конан любил развлекаться над подобными недотепами и прежде, то сейчас с удовольствием издалека наблюдал за этими аквилонцами. Более того, он мог бы даже, шутки ради, подобраться к ним вплотную, а те, все равно вряд ли заметили бы его присутствие. Аквилонцы ломились вперед, громогласно объявляя всему лесу о своем присутствии. Глядя на них, юноша закусил губу, чтобы сдержать смешок.
Тем временем, еще кто-то раздавил очередную толстую ветку.
— Ты просто неуклюжий болван, — обругал ротозея боссонец. — Неужели ты думаешь, что нам удастся изловить
— Ох, а кто там нашумел в последний раз? — не полез за словом в карман гандер. — Ты ступаешь так, словно твои сапоги набиты булыжниками.
— Лучше расскажи о булыжниках в своей черепушке, демон тебя побери! — парировал боссонец и руками оттопырил свои уши. — Если хорошенько прислушаешься, то сможешь услышать топот зверья, разбегающегося от нас.
— Да, только не в этом лесу, — тряхнул головой гандер. — Добрая половина всех, кто здесь живет, желает нашей смерти.
Конан про себя кивнул. Ему, как никому другому, хотелось истребить захватчиков, топтавших леса его родины с тех пор, как впервые их увидел. Он находился достаточно близко, чтобы раскроить черепа нескольких охотников метко брошенными камнями. Но даже если удастся убить их всех, то какая участь ждет Датхил? Юноша воздержался от метания камней, но подобрался ближе к аквилонцам, чтобы лучше слышать их речи.
— Все в этой стране хотят нас уничтожить, — добавил другой гандер, впервые вступивший в разговор (Конан вновь согласно кивнул). — И еще хочу вам сказать, что наш разлюбезный граф пальцем не хочет пошевелить для нашего благополучия. Для него, видите ли, приятнее проводить время с той девчонкой из деревни.
Это удивило Конана. Даже аквилонцы понимали, что Стеркус забросил дела, которыми должен заниматься по статусу. Сын кузнеца не верил своим ушам. Почему же тогда они не воздействуют на графа?
— Попробуй, скажи ему об этом сам! Ты тут же почувствуешь петлю на своей шее, Валт, — рассмеялся боссонский стрелок. — И не советую также кому-либо распространяться о подобном — результат будет однозначным. В наше время любому опасно доверять. Стеркус не терпит людей, которые лезут со своими указаниями: что он должен, а что не должен делать.
— Король Нумедидес указал ему его место, — возразил первый улыбчивый гандер, казавшийся моложе годами Валта. — Именно поэтому Стеркус здесь. Не все ему портить молодых девушек дома.
— Да, но есть разница, — ответил боссонец. — Нумедидес вправе приказывать кому угодно. На то он и король. А что ты можешь? Да ты просто жалкий пикинер, без всяких прав, с испачканными в дерьме сапогами. Кто станет прислушиваться к твоему лепету?
Если бы такое сказали Конану, то сын кузнеца приложил бы все усилия, чтобы убить обидчика. Не один киммериец не стерпит подобную грубость от другого человека. В то же время, любой из них не признает, что сосед красноречивее его самого. Вождями кланов становились не болтуны и не те, кто кичился древностью рода. Ими становились люди мудрые и уверенные в своих силах. Каждый мог бросить вызов вождю, а многие так часто и поступали. И если в цивилизованном мире все тряслись от страха перед каким-то злобным дворянином, то Конан не хотел быть частью этого мира. Лучше продолжать жить в варварстве, в котором родился и вырос. Его отец видел в цивилизации определенные выгоды. Но если он считал ее социальную систему более высокой, чем в Киммерии, тогда Мордек просто слепец.