Концепция силы. Юлька
Шрифт:
Издалека кто-то голосом Олега велел: «Спи…» Юлька невнятно ответила: «Угу» и вошла в чёрное, плотное…
… и зашарила руками по сторонам. В чёрном желе было неуютно, но не страшно. Пришлось сделать шаг — и рука наткнулась на твёрдое, гладкое и, по всей видимости, деревянное. Опустила пальцы ниже и схватилась за дверную ручку. Потащила на себя. Дверь открывалась с усилием. Но открывалась. Тугой напор подсказывал: выпусти дверь — и та вновь захлопнется. Хватит ли силёнок на следующий раз открыть? Точно не хватит при такой силище, своих силёнок маловато. Значит,
Рывок на себя — и себя рывком за дверь. Дверь всё-таки догнала, ощутимо шлёпнула по заду. Ну и ладно. Главное, что успела. Интересно, хватит ли времени туда и обратно?.. Внутренний голос с любопытством спросил: «Туда — это куда?» Юлька отмахнулась. Не знаю и знать не хочу. Сбегаю — и все дела.
Под ногами — огромные, метр на метр, плоские каменные лепёшки. Стартовая линия. Дальше — хорошо утоптанная, как лесная тропа, дорога. Кругами, как лестница вокруг лифта. Помнится, дорога спиралью вокруг горы называется серпантином. А внутри горы? Внутренний голос опять полюбопытствовал: а откуда ты знаешь, что ты в горе?..
У стен, незаметно изогнутых в потолок, через каждые несколько шагов теплятся свечи. Подсвечников нет, просто основанием вплавлены в камень. Вроде и света немного, а не скажешь, что недостаточно. Тёплые вечерние солнышки. Жёлтое золото, мягко разбросанное по всей пещере.
Юлька заколебалась. Бежать вниз? А вернуться? Вдруг времени не останется? А, чем так стоять и думать… Ноги сами оттолкнулись от каменных плит. Стены побежали навстречу и за спину. Спускаться легко. Дорога удобная. Юлька бы с удовольствием наслаждалась бегом — не засевшая бы в мозгах закавыка: успеет ли вернуться?
Что-то маленькое, с тенью мелькнуло под ногами на гладкой тропе. Юлька притормозила, вернулась. Непонятное существо — дохлое?! — валялось, раскинув лапы. Девушка присела, но неправильно: закрыла свет. Пришлось переместиться. Зайчишка Олега! Схватить и бежать! Кто-то внутри — и со стороны — осторожно спросил: а тебе это нужно? Девушка удивилась. Конечно! Не оставлять же его здесь одного. Поднимаясь с корточек, встряхнула игрушку, на бегу распластала по себе — передние лапы на шею, нижние — на пояс…
Земля под ногами приятно пружинит. Давно так хорошо не бегалось.
Эхо преувеличивает потрескивание свечей, топоток торопливых ног, запыханное дыхание. Но чем ниже, тем сильнее чувствуется не только пружинистость тропы, но и вибрирующее подрагивание, а в привычном звуковом сопровождении растёт низкая глухая нота. Она естественна, и девушка не боится причины её появления. Правда, бесстрашие основано не на точном знании происходящего, а на мифе. Человек идёт домой и думает: вот пройду этот переулок, заверну, а там и дом мой родной — миф привычки. Дома ещё не видно, а человек уже знает. У Юльки то же самое. Знает.
Ещё один знакомый звук. За спиной. Шепчущий шелест многих шорохов. Юльку он тоже не пугает, но заставляет остановиться, обернуться, поднять глаза. Стая летучих мышей чёрными
И вдруг поняла, помчалась назад — почему-то наверх легче и быстрей, чем вниз. Вот и дверь. Навалилась на неё всем телом, летучие мыши облепили свободное пространство — помогают. Дверь — ни в какую. А сзади тёплый жёлтый свет умирает под напором ослепительно белого… Поддалась! Зверьки брызнули от двери. Юлька рванулась в чёрную прореху…
— Юля, Юля, — вполголоса повторяла мама, потряхивая её за плечо — за здоровое. — На работу не опоздаешь? К какому тебе уроку?
— Всё, мам, проснулась, — зашептала Юлька и сморщила рот, лицо — разреветься сейчас и немедленно: спать хочется! — Спасибо, мам. Который час?
— Восьмой, десять минут. Успеешь собраться? Что тебе приготовить на завтрак?
— Чайник поставь. Остальное — сама.
— Хорошо. Юля, ты точно встанешь? Снова не заснёшь? Как ты поздно вчера…
— Встану-встану. Ты иди, мам, чайник поставь.
Маму Юлька выпроваживала на кухню из опасения, что увидит она синяк на плече — испугается: в какую историю дочь попала ночью?.. Мама вышла. Юлька мгновенно, с мысленными воплями и стонами, оделась, помчалась в туалет, в ванную комнату. Ворвалась на кухню, стукнулась ладонью о холодильник. В другое время внимания бы не обратила — теперь взвыла, зашипела.
— Сильно, что ли? — встревожилась мама.
— Неожиданно, — тонким, ломким голосом объяснила Юлька.
Посочувствуй мама — и девушка сразу бы обрыдалась. Знала за собой: рёв чаще бывает от сочувствия или от обиды, от боли — реже.
Но у мамы на сочувствие времени нет. Услышала причину — отвернулась домазать масло на хлеб. И Юлька волей-неволей собралась с силами, села за стол. Первый же глоток горячего кофе смягчил и расслабил скованное намёком на плач горло.
— Кофе да бутерброды, — осуждающе сказала мама. — Испортишь желудок.
— Мне худеть надо, — сказала Юлька, вспомнила меню этой недели, хмыкнула. — Я колбасный сыр хочу купить. Какой лучше взять — потемнее или посветлее?
— Аванс получила? Не слишком ли щедро тратишь? До зарплаты опять локти кусать будешь. А сыр — на твоё усмотрение.
Кофе был хорош, горький и чёрный. Пусть сегодня времени заварить молотый не хватило, зато растворимого полно.
Мама вышла из кухни. А девушка пила кофе и улыбалась. Какой сыр выбрать… Она ещё помнила время, когда решила с каждой получки приносить домой колбасу, и мама причитала над этой колбасой, отрезая по кусочку и с наслаждением поедая: «Ну зачем ты её опять купила! Ведь дорого! Все деньги на продукты изводишь! Припрятала бы, накопила бы да вещь какую-нибудь себе купила крупную… Надеть нечего, а она колбасу покупает!..» А счастливая её воркотнёй и аппетитным поеданием Юлька делала бутерброды для отца, который тоже бюджетник и который тоже неизвестно когда ещё получит зарплату…