Концепция силы. Юлька

Джиллиан

Они хоть и редко бывали — эти сны с замедленным бегом, но бывали ведь.

От сестры мама приехала взбудораженной, сказала, что познакомилась с женщиной, которая уверила её в порче, насланной на всю семью. Юльке было некогда — последний год в пединституте, и мамина информация прошла как-то стороной. Женщина приходила «чистить» квартиру в отсутствие Юльки, а мама где-то с неделю поила дочь странными чаями… А потом — сон: Юлька бежит от погони, вихрем мчится изо всех сил, и ноги легко отталкиваются от твёрдой поверхности дороги… Может, что-то и было…

Отвлеклась так, что не заметила, как завибрировала под ногами тропа. Потом услышала постепенное нарастание низкого, но насыщенного звука — точно в несколько

раз увеличили глубину и мощность пения людей, слаженно поющих в унисон.

Бега своего Юлька не умерила: очень уж легко на душе, и звук не страшный. Она не чувствует в нём тревоги. Откуда-то пришло понимание, что ещё немного — и она приблизится к своей цели. Интересно, в чём эта цель состоит?

… Электронные часы, настроенные заранее, прозвенели тоненько — без пяти два.

Олег встал с кресла и присел на диване, в ногах Юльки. У него появилось подозрение, что она всё-таки заснула в «ключе». Что навело его на эту неприятную мысль? Её молчание в момент, когда он просил её не делать этого, или её нынешняя поза? Она лежала так, как в прошлое «ключевое» путешествие: вытянувшись, сжав кулачки. Но уверенно он не знал и сомневался: а если эта поза для неё, спящей, обычна?

Неожиданно Юлька отшвырнула плащ, укрывавший её, стремительно встала и очутилась около стола.

… Витая пещера закончилась запертыми воротами. Впрочем, ворота были чисто символическими, друг до друга створы не доходили, оставляя приличную прореху. Их скрепляла лишь небрежно завязанная верёвка. Потяни — и распахнутся. Из полированного временем дерева, створы ворот высились до самого потолка пещеры. А за ними изумлённая Юлька — хотя в душе она з н а л а, что так будет, — увидела… И, наверное, была причина пожалеть. «Дёрни за верёвочку…»

… Она как-то назвала листы ловушками. Олег предпочитал называть их окнами — с тех пор, как увидел… Он стоял за плечом Юли и холодел от воображения, яростно настаивающего: не карандаш оставляет жуткие линии и росчерки — они выплёскиваются из пальцев девушки, сплетённых экзотическим, тугим узлом вокруг карандаша. Её левая ладонь поддерживала лист и казалась прозрачной и неподвижной, будто заиндевелая рука ледяной статуи. Вид этой руки заставил Олега занервничать. Ему во что бы то ни стало захотелось обойти стол и заглянуть в лицо девушки. Сегодня он не старался таиться и шагать бесшумно. Он даже ощутил желание немедленно разбудить Юлю, несмотря на последствия, предполагать которые и страшился.

Обошёл… Не может быть! На возникавшие под карандашом злобные морды Юля смотрела с таким потрясением и даже остолбенением, как будто увидела их воочию и не верит своим глазам.

… А они смотрели на неё с жадной мольбой. В пещере, соблюдавшей гармоничные пропорции света и линий, они выглядели диссонансом, фальшиво звучащим аккордом — словно хулиганистый мальчишка подбежал к раскрытому пианино и сильно шлёпнул всей ладонью по клавишам. И одновременно было в этих мордах что-то вызывающее жалостливое сочувствие Юльки. Наверное, томление из-за затворничества (почему они так часто опускают глаза, словно нашкодившие пацаны?). Или рисовалось ей в них — совсем уж сумасшествие! — бессилие силы?

Юлька только потянула за конец верёвки. Чудовища взволнованно придвинулись к воротам. Сейчас она видела их отчётливее, будто ворот и нет: им очень хотелось на волю. И она с вялым возмущением решила, что их никчемное сидение в неволе заставляет её поступить справедливо — выпустить их. Но к воротам они боялись подходить близко. Отводя двери подальше, Юлька на подсознательном уровне понимала, что они боятся коснуться единственной искусственной в пещере конструкции — ворот, так как она пропитана какой-то энергией (неужели это и есть магия?). Для Юльки пропитка не представляет опасности. Для чудищ — всё равно, что удар электрическим

током.

Стоявший впереди всей толпы огненно-жёлтый зверь нерешительно шагнул к девушке. Сообразив, что он хочет протиснуться боком, она ещё шире раздвинула широкие тугие створы — сначала одну, потом другую, у которой и встала. Зверь медленно прошёл в ворота и остановился, повернул морду…

Заторможенно собираясь с мыслями и запрокидывая лицо кверху, чтобы разглядеть его, девушка думала, что зверь похож на мыльный пузырь — по одной его загадочной характеристике: мокрая хрупкая сфера мыльного пузыря всё время в движении, мелкие приливы и отливы волнами играют на его поверхности, не говоря уже о мгновенной завораживающей смене цвета… Чудовищный зверь относился к той же категории с маленькой уступкой. Формы у него вообще нет, он хаотично изменялся, переливаясь цветовым и силуэтным непостоянством. Глядеть на него — постепенно испытывать ощущение головокружения: пространство убегает, а ты суматошно переводишь и переводишь взгляд, пытаясь уцепиться за целостность предметного мира и восстановить устойчивое его восприятие… Девушка иногда улавливала в текучей огненной массе промельк напряжённой мышцы, тающее движение гигантской лапы. Лишь морда была очерчена более-менее близко к форме, и совершенно остановившимися были гниловато-белёсые, выпученные глаза.

Зверь не хотел встречаться с человеком глазами. Но когда он был вынужден пригнуться, чтобы не задеть притолоки, девушка уже знала, почему он видоизменяется — отвлекает внимание от глаз. И шагнула в сторону, повела рукой, будто хочет из воздуха выхватить нечто. Насторожившийся зверь на секунду замер и вопросительно взглянул на девушку. И попался (что-то очень знакомое, воспоминание о небывшем?). Она разом увидела траурный контур по векам чудовища, подчёркивавший странную выпученность глаз, точно зверь удивился или испугался. А переводя взгляд с его глаз постепенно на всё тело, девушка смогла рассмотреть тушу полностью: поймала взгляд — и зверь потерял свою подвижность, обрёл твёрдую форму.

… Влад ослеп не на одно мгновение, когда паутина взревела яростным холодным огнём. Не будь он распяленным в центре паутины, от потоков энергии, ринувшихся на него со всех концов нитей, его бы сплющило — так он понял. Но это понимание пришло позже. Во взорванном мозге обезумело пульсировала только одна человеческая мысль, и он хватался за неё — за последнюю соломинку в энергетическом смерче, хватался инстинктивно: «Юлия… Главный пентакль… Если дорисовала… Если я сейчас… Что будет, когда она принесёт его?!» Он набухал чудовищной силой, пытался упорядочить её, контролировать. Но энергия проходила сквозь любые преграды: кожу, смешно выставленный энергоблок — так просто, как льют воду в пустой стакан. И он сдался, и расслабился, и превратился в клокочущий вулкан, потерявший способность мыслить, но получивший способность наслаждаться. Он уже не мог осознавать, что продолжает сидеть в позе «лотоса» только благодаря тому, что энергические потоки взламывают его защиты со всех сторон и своими потоками поддерживают его. Он наслаждался высочайшим наслаждением — чувственной мощью.

… От стола Юлька встала с тем же окаменевшим, напряжённым лицом, повернулась к дивану. Олег тревожно ждал, начнётся ли её обычная после рисования бессонница. И оказался прав в своих опасениях: девушка легла прямо, на спину, вытянула руки, как днём…

… Она зачарованно смотрела вслед чудовищам, уходящим и исчезающим за первым же поворотом. Сомнение неприятной ноткой ещё попискивало внутри: правильно ли сделала? Но возражение его перечёркивало: держать такую силищу в загоне жалко и нехорошо… Возражение было каким-то по-детски наивным, но в Юлькином полудремотном состоянии его наивная простота оказалась убедительнее многих аргументированных доводов.