Концерт Чайковского в предгорьях Пиренеев. Полет шмеля
Шрифт:
И я сказала мужу, что была у врача-невропатолога и он сказал мне, что на фоне имеющегося у меня нервного истощения мне нельзя пока заниматься любовью. Все это были враки, ни у какого врача я не была.
Он поверил и больше не прикасался ко мне. Но я понимала, что это все же не может длиться вечно…
Все время теперь я разрывалась. Главной мыслью моей была та, что больше я не могу жить с Васей. Я перестала его уважать. Он перестал быть для меня человеком. Не случайно ведь говорят, что человека по-настоящему можно узнать
Вот Вася и попал в экстремальную ситуацию и показал себя… Он как бы повернулся еще одной своей стороной. Стороной, в которой он был жадным, скаредным человеком. Ему оказалось легче подвергнуть меня такому, что случилось, чем пожертвовать деньгами.
До случившегося мы жили много лет, и он всегда был мягким, интеллигентным и порядочным человеком. Кстати, этого у него не отнять. Вот только слаб оказался на деньги, когда пришла пора выручать любимую женщину из беды.
«Что же, ты сам это выбрал, — говорила я мысленно, обращаясь к мужу. — Был экзамен, и ты его не выдержал. Не обижайся теперь, что я больше не могу любить тебя».
Я и на самом деле хотела заставить себя относиться к мужу по-прежнему, но у меня это не получалось…
«Он добрый, он положительный, он культурный, — говорила я себе. — Он просто растерялся в непривычной ситуации». А другой голос выплывал тут же из моего сознания и твердил наперекор: «Он — гнус. Из-за него все и случилось. Это ему ты должна быть „благодарна“ за свой позор и мучения».
Подмывало рассказать ему однажды все, что со мной там было. Но я не могла. Да, я отомстила бы ему. Он мог бы и не пережить этого, ведь он такой мягкий и чувствительный человек… Но я нанесла бы травму и себе. Женщина не должна никому рассказывать про себя такие вещи…
И бросить Васю я тоже сразу не могла. Просто из чувства привычки. И потом — как бы я объяснила ему? А если начала бы объяснять, наверняка не выдержала и рассказала бы в сердцах все…
Вероятно, я хорошо скрывала свои чувства. Потому что муж ничего особенного не замечал. Он был очень заботлив и участлив. Теперь он уделял мне гораздо больше внимания, чем прежде.
Часто он говорил, потирая нервно руки:
— Тебе столько пришлось пережить. Мне очень хочется вознаградить тебя за то, что ты перенесла, пока я искал деньги.
Это он не меня хотел наградить на самом деле. Это он хотел как-то загладить свою вину передо мной. Хоть он и не знал, сколько и чего мне на самом деле пришлось перенести, все же муж чувствовал подсознательно свою вину передо мной.
Всякий гнус в глубине души знает про себя, что он — гнус. Они все оттого такие нервные и говорливые.
Как-то я наткнулась на стихи Некрасова:
От ликующих, праздно болтающих, обагряющих руки в крови Уведи меня в стан погибающих за великое дело любви…Вася не
«Болтающий» о порядочности, о гуманизме, о своей любви ко мне… Он болтал и сам не понимал, что это просто праздная болтовня. А я уже поняла это.
В частности, спустя примерно недели две после моего освобождения он объявил мне, что завтра мы идем в гости.
— К кому? — безучастно спросила я.
— К Шмелевым, — сказал он. — Он позвонил вчера и пригласил нас с тобой. У его жены будет день рождения.
Я не хотела идти, потому что вообще не хотела никуда ходить, ни с кем встречаться. Но повода отказаться у меня не было.
— Тебе это будет полезно, — говорил, опять потирая руки Вася. — Ты развлечешься, это полезно для нервной системы. Чем все время дома сидеть. Надо же бывать в обществе.
Я хотела возразить ему, что заурядный Шмелев и его престарелая жена — это никакое не «общество», но промолчала. Ибо, как говорили в старину, за неимением гербовой бумаги, пишут на простой.
И кто же из нас виноват в том, что понятие «общество» распалось вместе с распадом советской державы?
Кроме нас там, у Шмелевых, была еще одна пара. Сейчас даже не помню, кто. Сидели, выпивали, закусывали. Пожалуй, только за это и можно было любить бывать в гостях у Шмелевых. Закуски были отменные. Только из валютных магазинов. Как и напитки, впрочем…
Было очень скучно. Скучно было поздравлять Лиду с ее «сорокалетием», скучно слушать однообразные разговоры «о том и о сем»…
В самом конце вечера Шмелев вдруг поставил музыку. До этого мы сидели и разговаривали в тишине.
— Нужно потанцевать, — сказал он. — Что это за праздник, когда нету танцев?
— Правильно, — поддержала его Лида. — Так пища лучше усваивается.
Хотя Шмелев сам предложит танцевать на дне рождения его жены, сам он ее не пригласил. Он встал и протянул мне руку. Моему Васе ничего не оставалось делать, как пригласить Лиду. Потому что третья пара были пожилые казахи и, вероятно, вообще не понимали, что такое танцы…
Мы отошли в сторону, за которым сидели и стали танцевать, Шмелев положил мне руку на плечо, а другую — на талию. Я заметила, что он почти такого же роста, как я — он невысок.
Я смущалась еще и тем, что он прихрамывает и думала, что это будет мешать в танце, но он как-то ловко приподнимался на носок и в нужный момент шел в танце ровно.
Я танцевала и оставалась совершенно спокойной и даже равнодушной. Шмелев вообще меня никогда не интересовал, а в тот вечер он был с самого начала молчалив.
Вдруг он слегка наклонился ко мне и сказал:
— Лариса, я надеюсь, что твоя попка уже зажила.
Сначала я подумала, что ослышалась и он сказал что-то другое. Мне даже подумалось на мгновение, что у меня галлюцинации…