Концерт Чайковского в предгорьях Пиренеев. Полет шмеля
Шрифт:
— Да, наверное, — сказал Вася. Голос его был прерывистый и какой-то незнакомый.
— Тебя били? — спросила я.
— Потом, — ответил муж. — Об этом — потом… Ты поняла меня? Это — главное. Отдай им все. Не волнуйся, я еще заработаю…
Послышался шум и в трубке воцарилась тишина. Видимо, в этот момент у него отобрали телефон.
— Ты все поняла? — спросил меня вдруг появившийся мужской голос. — Он тебе все понятно растолковал?
— Да, — сказала я и повесила трубку. Мне и так все было ясно. Теперь оставалось
Шмелев появился сам. Он приехал ко мне и я отдала ему все, что он захотел взять. Я просто открыла шкафы и он сам выбрал вещи. Те, про которые ему с таким восторгом говорил Вася…
— Видишь, — сказал мне с гордостью Шмелев. — Не зря я так внимательно слушал Васины объяснения. Он сам дал мне все необходимые консультации. Иначе пришлось бы повозиться, выбирая.
— Когда вы теперь его отпустите? — спросила я.
— А ты что, соскучилась? — издевательски скривился Шмелев. — Вот уж не думал… ты кажется здесь не скучаешь. Я тебя навещаю часто. С каких это пор ты вновь полюбила своего несчастного мужа?
— Нет, не то, — беспомощно ответила я и развела руками. — Просто мне его жалко. Он ведь жертва…
— Когда жертвой была ты, он тебя не сильно жалел, — произнес значительно Шмелев. — Так что и ты могла бы не разыгрывать тут спектакль про жалость и любовь. Я, честно говоря, в этом доме уже такого насмотрелся вдоволь. Вася — большой мастер самообмана.
Потом, глядя в мое несчастное лицо, он добавил снисходительно:
— Скоро отпустим. Сейчас я позвоню, и его привезут. Так что жди его к вечеру.
Я ждала. Честно ждала. Я приготовила ужин. Я сервировала стол. Как бы там ни было, я все же радовалась, что Васю перестали мучить и скоро он будет дома. Ну и что, что у нас больше нет дорогих вещей. Все равно… Пусть он сидит в своем кабинете и перебирает любимые им вещи. Те, которые остались. Или еще купит. Он же тоже человек.
Правда, я теперь уже твердо решила, что разведусь с ним. Лгать так долго я не могла. А после всего происшедшего теперь я уже точно чувствовала, что не смогу смотреть ему в глаза.
Вася был виноват передо мной, а теперь и я оказалась предательницей, теперь мы квиты. Но жить больше с ним я не могла.
Мне и не пришлось.
Потому что наступил вечер, а его все не было. Я два раза позвонила домой Шмелеву. Но оба раза трубку брала придурок-Лида и отвечала, что ее мужа нет дома и она ничего не знает о нем.
— Он ведь такой беспокойный, — сказала она, глупо хихикая. — Ничем его дома не удержишь…
Наступила ночь. А почти ровно в полночь раздался звонок. Я побежала открывать. Я так изнервничалась и так ждала мужа, что распахнула дверь даже не спрашивая кто там. Я была уверена, что это Вася.
На пороге стоял Шмелев.
Он вошел, разделся и прошел в комнату. Увидел накрытый стол в гостиной. Постоял, поглядел на него, подумал о чем-то. Потом усмехнулся
— Угощай, — сказал он и налил себе рюмку водки.
— А где же Вася? — растерянно спросила я, и в сердце мое заполз холод недоброго предчувствия.
— Он сегодня не сможет прийти, — ответил Шмелев и замолчал. Он опрокинул в рот рюмку и спокойно стал закусывать сардинами, которые я выложила из банки. Вася особенно любил такие сардины — португальские, почти не чищенные, в каком-то особом масле. Я специально достала баночку из запасов. Пусть порадуется, бедняга…
— Почему не сможет? — не поняла я.
— Возникли новые обстоятельства, — сказал Шмелев, энергично жуя.
— Какие обстоятельства? — не выдержала я. — Ты же мне обещал…
— Обещал, — сказал Шмелев равнодушно, прекращая есть и посмотрев на меня. Потом он достал сигарету и закурил.
— Видишь ли, — сказал он, откидываясь на спинку стула и пуская колечки синего дыма к старинному розовому абажуру. — Новые обстоятельства — это то, чего я не мог предвидеть… Я ведь только почти Бог, но еще не совсем Бог.
Он явно любовался собой в эту минуту. Он казался себе царем и героем. Наверное, он не читал Ницше и Шопенгауера. Наверняка не читал. Но он был тем, что они воспевали. Нибелунг. Витязь. Зигфрид. Воля к жизни и воля к смерти…
Он чувствовал себя господином жизни и господином смерти. Своей и себе подобных. Он имел право на жизнь и смерть.
Зигфрид в нашем слякотном Петербурге. Вот в какую игру он всегда играл. Даже не играл — он ощущал себя им. Этакой «белокурой бестией». Отставной капитан, хозяин бандитов «кавказской национальности»… Повелитель…
— Кстати, — вдруг сказал Шмелев, и в его глазах загорелся огонек интереса к действительности. — Твоя попка уже зажила? Я имею в виду то место, что я прижег тогда сигаретой?
— При чем тут это? — удивилась я. — Ответь мне сначала на вопрос. Ведь я сделала все так, как ты мне сказал. Я все отдала. И Вася меня просил об этом по телефону. Ты сказал, что вечером он будет дома… Скажи мне, что случилось.
— Скажу, не волнуйся, — ответил медленно Шмелев. Он дьявольски улыбнулся. — Сначала покажи мне свою попочку. Я хочу посмотреть, остался ли след.
Наши глаза встретились. Лучше бы я на него не смотрела. Потому что каждый раз, когда он смотрит на меня, я теряюсь. И не способна ему сопротивляться. Наверное, он обладает какой-то бесовской энергией.
Я встала из-за стола и повернулась к мужчине спиной.
— Ну, показывай, — поторопил он меня. — Подними платье и спусти трусики.
Я сделала это и застыла перед мужчиной, дрожа от обиды и возмущения. Опять я оказалась так безнадежно слаба…
— Ага, — сказал он, оглядывая и ощупывал мою ягодицу. — След остался. Очень хорошо. Теперь я потушу свою сигарету о другую ягодицу. Только стой смирно.