Концерт для контрабаса с собакой
Шрифт:
— Если вы про бочку, то достанем, — проговорил Алешка, пытаясь вырваться из Таратутиных рук.
— Ой ли? — недоверчиво покачал головой Таратута. — Я отпущу, а вы домой сиганете.
— Слово даем! — кричал Алешка.
— Для меня ваше слово — дым!.. За бочку я с Вольдемара шкуру спущу. Будет знать, как шапошные знакомства заводить.
А мы-то с Алешкой думали, что Вовка дома — царь и бог. Выходит, ошиблись. И ему, видно, несладко бывает. А все из-за какой-то бочки. Да пропади она
— Мы достанем бочку, — пообещал я, сбрасывая с себя рубашку. — Только вы Алешку отпустите.
— Ну, нет, меня не проведете.
— Сказали достанем, значит, достанем!
Я пошел к воде.
— Гера, не ходи! Не ходи! — закричал Алешка. — Нельзя ему в воду, — стал он доказывать Таратуте. — Захворает он.
У самого краешка воды я замешкался. Не зря Алешка про болезнь напомнил. Вода с каждым днем становилась холоднее, и мне, неокрепшему, она не пойдет на пользу. Даже после вчерашнего ныряния я всю ночь чихал. А если еще раз окунусь, то постельный режим и мамины настойки надолго обеспечены. Но надо же выручать товарища.
Я прыгнул в речку.
Бочки на дне не было.
Я вынырнул, глотнул воздуха и снова ушел на дно. Отплыл в сторону, к старой коряге. Нет бочки.
Нырнул в третий раз. Тоже напрасно. Видно, далеко ее унесло течением.
— Ну что, подводник? — насмешливо спросил Таратута. — Загубили вещь? Кто за нее теперь рассчитываться будет? Родители?
— Не-е-е, — протянул я, стуча зубами.
— Ага, значит, побаиваетесь своих стариков? Вот и хорошо! Теперь и тебя, рыжий, можно отпустить.
Алешка выскочил и, растирая руку, отошел к кустам.
— Значит, так, — диктовал нам свои условия Таратута! — или вы бочку достаете, или я иду к вашим папам-мамам… Выбирайте…
Смешно… Тут и выбирать-то нечего. Алешка уже и рубашку снимает.
И тут на мосту показался синий автобус.
Дядя Петя едет.
Только бы он нас не увидел! Помочь не поможет, а дело испортит.
Но он увидел. Автобус остановился на обочине, дядя Петя высунулся из кабины и крикнул:
— Алешка! Назад!
Алешка неторопливо входил в воду. Дядя Петя выпрыгнул из кабины и подбежал к нам.
— Я кому говорю: назад? Ну-ка, храбрец нашелся! Вылезай!
Алешка нехотя пошел к берегу. Дядя Петя обернулся и увидел Таратуту.
— Здрасьте! — протянул дядя Петя, обескураженный неожиданной встречей.
Таратута поздоровался. Глаза его забегали, как будто пытаясь зацепиться за что-нибудь.
— Гм, — хмыкнул дядя Петя, — на мировую пошли?
— Не совсем так, —
Таратута замолчал, бросая на нас ехидные взгляды. Мы оцепенели.
— …а она утонула, — неожиданно закончил Таратута.
— И вы заставили их в холодную воду нырять?
— Сами вызвались… Спросите их.
Дядя Петя посмотрел на нас. Мы отвернулись.
— Ясно! — махнул рукой дядя Петя. — Что же вы им за свою бочку пообещали? Собаку?
— Какую собаку?
— Ту, которая вам не нужна… Дика… Непонятно. только, почему вы вчера с ним от нас удирали… Убить собираетесь?
— Кто сказал?
— В деревне говорят… Из-за ягод каких-то…
— Колупнички?
— Вот-вот, из-за нее.
— Я эту колупничку сам сажал, сам растил, сам водой полил… Она созрела, а он проворонил… Разве я буду такую беспородную разиню держать?.. Нет, конечно… Этак и без яблок останешься… Ну, ничего… Скоро я такую собачку привезу, за версту обходить будут…
— Отдайте Дика! — попросил дядя Петя. — Я за это вам новую бочку достану.
— Не нужна мне ваша бочка… И хитрость ваша не пройдет… Вовка, шалопай, про режиссера все толковал. Но меня не проведешь на мякине.
Таратута усмехнулся, провел пухлой ладонью по блестевшей на солнце лысине и потрогал мясистый нос.
— Не выйдет, уважаемые. Как говорится, кина не будет!
— Может, найдем общий язык? — не отступал дядя Петя.
— Едва ли! — покачал головой Таратута. — Слишком много накопилось, чтоб на пакости добром отвечать…
— Но поймите же, — пытался убедить Таратуту дядя Петя, — я вам новую бочку достану, я…
Таратута насмешливо вздохнул и отвернулся.
— С вами говорить — только время терять. А время — деньги.
— Не все же деньгами измеряется! — крикнул ему вслед дядя Петя, но тот даже не обернулся.
Журчала вода в реке. Вокруг раздавалась трескотня кузнечиков. Где-то вдалеке лениво гавкнула собака.
Рассказ пятнадцатый
ВЫСТРЕЛ В НОЧИ
Я не находил себе места. Брался за контрабас, но игра не получалась. Хватался за карандаш, но рисовать не мог.
Папа заметил мое беспокойство и спросил:
— Что-нибудь случилось, Гера?
— Да нет, ничего особенного, — ответил я, стараясь не морщиться от боли в пояснице и руках: встреча с метеоритом давала знать о себе.
— А может, случилось? — не отставал папа.
Мамы и папы хорошо чувствуют наше настроение. От них трудно что-либо скрыть. И тогда приходится или говорить правду или скрывать ее. Есть, конечно, тайны, которые нельзя раскрывать. Но это совсем другое дело.