Концессия

Далецкий Павел Леонидович

Река неслась в крутых каменных горах по узкой долине и была зла до остервенения. По сравнению с ней предыдущие речки казались благодушными овцами.

Нужно было переправиться на противоположную сторону. Спускались к реке долго и трудно. Труднее всего оказалось Борейчуку. Ноги и руки его совершенно были неприспособлены к тому, чтобы цепляться за выступы, упираться в почти несуществующие выемки, совершать прыжки.

— Чортова дорога, — говорил он, — ничего не понимаю. Бывают горы, но по горам можно идти.

А это что же?!.

— Как же ты будешь идти назад с грузом? — кричал Посевин.

— Не знаю, не знаю, не предполагал, — безнадежно дрожащим голосом отвечал Борейчук. — Ты говорил: дорога. А разве это дорога?

— Возьмите мою палку, — предлагала Зейд. — Где ваша палка?

Свою палку Борейчук упустил в трудную минуту, когда двумя руками хватался за скользкий камень, а ногами искал опоры и с ужасом чувствовал, что опоры нет.

— Берите... Иначе сорветесь!

Больше на животе, чем на ногах, спустились в заросли кедрового стланника на берегу реки.

— Километров тридцать в час дает, не меньше, — сказал Посевин, глядя на вздутый грохочущий поток.

Река неслась желтая, пенистая, и Зейд казалось, что она торопится обогнать себя саму: до того одна волна накатывалась на другую, перекатывалась, стремительно обгоняла. До того она точно слизывала стремительно берег.

Через реку протянулась гряда камней. Камни разной величины: плоские, круглые, острые — торчали близко друг от друга.

— Чортова тропа, — сказал Посевин. — Когда чорт здесь проходил, оставил следы, а теперь нам за ним нужно топать.

Борейчук молчал. Зейд посмотрела на камни. Пройти по ним, если бы они лежали на земле, не представило бы никакого труда. Но когда они торчат из пучины?!

— А если поскользнешься? — спросила она.

— Нашему брату поскальзываться запрещено. Ничего, пройдем, я проходил трижды.

Во Владивостоке свою ловкость Зейд проявляла, играя в волейбол, а за дорогу она убедилась, что она ловка вообще. Если пройдет Посевин, пройдет и она.

— Чай будем пить? — чужим голосом спросил Борейчук.

— На том берегу выпьем. Ну, благословясь, — проговорил Посевин, поправил на спине груз, подтянул ремень и взял палку. Он сделал первый пробный шаг; потом слегка подпрыгнул и пошел быстро, почти бегом, с камня на камень.

У Зейд заколотилось сердце. Через несколько минут идти ей!

— Эгоо! — донеслось с того берега.

Посевин стоял и махал палкой.

— Товарищ Борейчук, теперь вы? — спросила Зейд.

— Как хотите... — Борейчук подошел к берегу и, наклонившись, стал разглядывать камни.

— Неужели нет другого пути? Почему бы не перейти ее в мелком месте?

— Посевин, наверное, выбрал самую проходимую дорогу, товарищ Борейчук.

— Вы думаете он выбирал? Ничего не выбирал, пошел по первой попавшейся. А я убежден, что можно найти

брод.

— Какой брод, вы смотрите, она бешеная.

— Я пойду последним, товарищ Зейд... Идите осторожнее... чорт его дери, не понимаю! Неужели люди ходят по этим чортовым следам?

— Эгоо, эгоо! — доносился сквозь грохот реки крик Посевина.

Минуту Зейд колебалась, но выхода не было: нужно было перейти, и она пошла.

Она смотрела только на камни, вода с бешеной быстротой неслась под ее ногами, и если сосредоточиться на этом беге, голова закружится, и нога ступит в пучину.

Но она смотрела только на камни, плотно становясь на плоские и едва касаясь острых.

По последним камням она бежала.

— Хорошо, — сказал Посевин, когда она прыгнула на узкую полосу красного песка.

— В самом деле чортова тропа!

Борейчук оставался на том берегу. Несколько раз он ступал на первые два камня, но на третий не решался и возвращался назад.

Посевин молча ждал. Наконец, терпение его иссякло. Он стал давать советы, пересыпая их угрозами.

— Он не перейдет, — сказала Зейд. — Он плохо видит, он близорук.

— Ты что же это, долго будешь плясать?

Борейчук снова ступил на камень, сделал два шага, постоял и вернулся.

— Не могу, — крикнул он. — Где брод?

— Ступай, ступай! Баба перешла!

Борейчук стал ходить по берегу. Казалось, он что-то искал. Но что он мог искать?

Через час он бросил таинственную ходьбу. Стоял на берегу и смотрел в реку.

— Скажите, пожалуйста, это человек? — говорил Посевин. — Разве я мог думать, когда брал его с собой?

— А золото нашли вы или оба вместе? — спросила Зейд.

— Оба вместе! — захохотал Посевин. — Разве он может найти золото? Если мы опоздаем еще на день, чорт знает, что будет!

Борейчук не перешел реки. Он сидел на берегу. Охрипший голос Посевина смешивался с ровным грохотом реки.

— Исключительная сволочь, — говорил Посевин. — Он меня погубит! Я и так уже опоздал!.. «Старый Джон» уйдет к чортовой матери.

Зейд приподняла брови: «Старый Джон»?

Палатку разбили тут же на песке. Разожгли костер, но чаю не варили: чайник был у Борейчука.

Борейчук тоже разжег костер и кипятил воду. Чаю у него не было.

— Пошел бы Дождев — давно были бы на месте. А так — петля. Взять половину золота? Значит, на остальном поставить крест.

Зейд не поняла, почему если взять половину, то на остальном надо поставить крест. Ей казалось, что можно взять и не так уж много, потому что всего открытого все равно не унесешь. А для того, чтобы поверили в сделанное открытие, наверное, довольно и одного рюкзака золота. Но она не высказала своего мнения и не спросила разъяснения, потому что Посевин не располагал к разговорам.