Концессия
Шрифт:
Утром он наметил помощников. Во главе их поставил Зиро и Скунэко: людей на возрасте. Пожилых людей не мучают фантазии.
Собрал помощников и сообщил:
— Некоторые заболели... да, очень просто: заболели... Болезнь, как «бери-бери» — от нее не вылечиваются. Заболели профсоюзами и коммунизмом. Образовали профсоюз, сорвали невода. Надо обыскать бараки, чтобы сделать дезинфекцию.
— Идем!
Отряд двинулся к баракам. В бараках никого не было, все работали... Хотя нет, чья-то седая
Козару прямо направился к вещам Юмено. Перекинул матрасик... Ничего. Вещи из мешка разметал по нарам — убогие вещи: рубашка, куртка с черным иероглифом фирмы во всю спину, зори, мыло, зубная щетка...
Не собирая вещей, вытащил нож и начал вспарывать матрас.
Его руку крепко сжали.
Козару рванул и освободил руку.
— Зачем резать матрасик бедного человека? — спросил Бункицы.
— Твой бедный человек — агент профсоюза, вот что!
— Не может быть!
— Может или не может, но зачем ты взял меня за руку?
— У меня такая привычка, господин: когда я обеспокоюсь, я должен что-нибудь взять в руку.
— Отчего же ты беспокоишься?
— Я испугался... господин хочет резать матрасик бедного человека... это несправедливо.
Бункицы говорил спокойно, его седая голова, на которую падал свет из окна, сияла. Козару усиленно моргал веками.
— Я не понимаю, что тебе надо?
— Ничего, я только испугался за уважаемого господина.
— Не беспокойся, старый друг. Разреши мне самому знать, что справедливо, что нет.
Он снова взялся за нож и всадил его в угол матрасика.
Бункицы сделал быстрое движение и оказался на матрасе. Он сидел без улыбки, в позе человека, собирающегося размышлять.
— За-го-вор! — прошептал Козару, приближая к нему свое лицо. — Вот как, «уважаемый господин!»... Вы со всех сторон обступаете Козару-сан!
И отскочил.
— Созвать всех, с берега... Унтоко, Скунэко, Зиро!..
Толкаясь в узком проходе между нарами, те бросились из барака.
Через минуту разнесся сухой пронзительный треск: Зиро изо всех сил бил плашмя палочками в гладко отшлифованную кленовую доску.
Козару пробежался до дверей и обратно. «Перед тобой — победоносный путь. Ты — победитель, успокойся! — прошептал он привычную формулу. — Отец должен быть безупречен: дети спросят об отце». И, как всегда, эта формула оказала свое действие. Он почувствовал превосходство, власть и пришел в себя.
— Седой! Старик! — сказал он презрительно, останавливаясь против Бункицы. — Что скажут твои дети, когда узнают, что ты обманул компанию?
— У меня нет детей.
— Нет? Где же твоя жена и твои преданные дети?
— Жена и дети у меня были, но их отнял у меня ты.
Минуту они смотрели друг на друга.
—
— Да, это я сижу перед тобой, Бункицы, и глаз тебе не отвожу.
Зиро приотворил дверь:
— Козару-сан, собираются!
Все, кто не был в море на кунгасах, собрались между бараками и пристанями. Козару решил действовать стремительно.
— Позор! — сказал он, подходя. — Обнаружены обманщики, нарушители контракта, агенты профсоюзов и коммунистов. Старик Бункицы оказался негодяем.
— Кто потопил рабочих? — неожиданно спросил голос из задних рядов.
Козару споткнулся, но продолжал.
— По моим сведениям, по крайней мере двадцать человек вступили вчера в профессиональный союз. Кто сдаст сейчас профсоюзный билет и раскается, тому ничего не будет...
— А если не раскаемся, тогда что? — крикнул тот же голос.
— Если не раскаетесь, фирма расторгнет со всеми вами, как с обманщиками, контракты и взыщет судом с вас или с ваших родителей аванс, за пропитание и проживание.
Зиро толкнул Шиму:
— Теперь удобный момент.
Профсоюзный билет лежал в тавлинке рыбака и жег тело.
— Итак, никого из членов профсоюза нет? Мне тогда придется самому называть имена.
Шима не выдержал: протолкался вперед и стал развязывать тавлинку. Он стоял впереди всех, на него смотрели, руки его путались.
Но вот в руках его красная книжечка. Он пошел, протягивая ее Козару, но по дороге, вспомнив, что нужно рвать, разорвал и бросил наземь.
— Очень хорошо, — начал Козару, испытывая радость победы. — Кто следующий?
— Пароходы пришли! — крикнул неугомонный голос из задних рядов.
С севера из-за поворота, с той стороны, откуда суда никогда не приходили, появились три парохода. Они шли, как крейсера, в кильватер.
Козару схватил бинокль.
— Три парохода ассоциации!
На первом у трубы взбух белый хвост, потрепался и пропал. Спустя мгновение на рыбалке услышали долгий гудок.
— Пароходы пришли, — сказал Козару многозначительно, так, чтобы каждый понял: «Ну, я теперь разделаюсь с вами!» — Наше дело мы немного отложим.
— Неблагоразумно, друг, — говорил Бункицы, идя рядом с Юмено. — Вышло все это у тебя очень неосторожно. Ведь донесли.
Юмено шел, опустив голову.
— Я спохватился, но уже было поздно.
— Я понимаю: ты молод. Ведь он вскрыл твой матрас, а там у тебя целый склад. Теперь, я думаю, нас увезут в Японию.
— Я не поеду, Бункицы. Надо бежать...
— За нами будут следить. На лодке бежать — поймают, на катере — поймают, пешком, пробравшись через проволоку? Посмотрим, посмотрим!