Кондотьер Богданов
Шрифт:
— Вот что, Аня, — сказал Богданов, — язык у меня поганый: сначала говорю, потом думаю. Если вдругорядь скажу обидное, размахнись — и по уху! Ясно?
— Что вы?! — удивилась она. — Как можно?… Командира?
— Какой я тебе командир?! — нахмурился он. — Я тебе Андрей — на вечные времена. Чтоб никаких «вы»!
Она робко кивнула.
— Ах, ты, лисеныш! — он шагнул и обнял ее. — Сердечко мое отважное, штурман мой золотой, девочка моя… Да я тебе по гроб… — он поцеловал ее в дрогнувшие губы, резко отстранился и вышел. Аня смотрела ему вслед. Затем машинально
14
Званка, пыхтя, тащила тяжеленное лукошко. А поначалу казалось легким! Сокровенная полянка не подвела. Едва Званка продралась меж колючих елочек, так увидела россыпь боровиков, молоденьких и старых. Девочка даже засмеялась от радости. Никто в Сборске не ведает о ее месте, никто сюда не заглядывает. Ели надежно укрывают полянку от жадного взора, но не от Званки! Местечко-то рядом с городом, какая-то верста с гаком — мигом сбегать и вернуться. Теперь гак давал себя знать. Пожадничала. Поначалу Званка срывала грибы подряд, потом одумалась и стала выкручивать только молоденькие. Тятя любит именно такие. Захворал тятенька нутром, ничего не ест. Мать отчаялась, а тут тятя грибочков попросил. Мать Званку выправила, хоть и вечерело. Знает мать: Званка мигом обернется!
Мать учила Званку: «Не бери старых грибов! Они в еду не гожие, зато в лесу деток дадут. Придешь вдругорядь, те и выскочат!» Званка так и поступила. Старые грибы, что сорвала впопыхах, из лукошка достала и уложила шляпками на иглицу. Пусть деток дают, Званка на полянку еще наведается. Зато молодых грибов Званка навалила без роздума. Поначалу нести было легко, затем лукошко потянуло к земле. Тяжко! Званка-то совсем большая, шесть лет на Пасху минуло, а к таким ношам пока не привычна.
Лес стал редеть, до опушки было рукой подать. Званка приободрилась и внезапно замерла. На камне у края дороги сидел человек. В полотняной рясе, подпоясанной вервием, с насунутым на лицо клобуком. Из-под клобука виднелась только черная борода. Чужой…
— Подойди, девочка! — сказал чужак ласково. — Не бойся!
Званка поколебалась и подошла. Если что, бросит лукошко и побежит. Посад-то рядом… Чужаку ее не догнать: Званка среди сверстниц самая быстрая!
— Ты из Сборска, девочка? — противно-медовым голосом спросил незнакомец.
Званка кивнула.
— Туда иду, да вот притомился, — продолжил чужак. — Стар я, ноги не носят. Успеть бы до темна, не то ворота затворят. Здорова ли княжна и Данило?
— Здоровы! — сказала Званка, успокаиваясь. — Только в Сборске их нету, в Плесков ускакали.
— Богатырь Богдан с ними?
— Был, да вернулся — на птице своей прилетел. Я как раз по грибы шла. Чародейка его с ним.
— Чародейка?
— Ну, более не чародейка, — поправилась Званка. — Ее отец Пафнутий окрестил, княжна с Данилой — крестные.
— Все-то ты знаешь! — удивился чужак. — Звать тебя как, чадо?
— Званка!
«А тебя как?» — хотела спросить девочка, но
— Наслышан я про Богдана и птицу его, — сказал чужак. — Пришел поглядеть. Это хорошо, что богатырь вернулся.
— Он птицу просто так не показывает! — наставительно сказала Званка. — Только когда летает глянуть можно, и то издали. Птице гнездо выкопали, плетнем закрыли, а плетень тот немцы стерегут. Строгие, всех гонят. Но мы наловчились — со стены глядим. Если кметы на стену пускают, конечно, — добавила Званка. Она была девочкой честной.
— Не боитесь птицы?
— Чего ее боятся?
— Клекотом людей убивает!
— Она не живая! — возразила Званка. — Из дерева, железа и полотна сделанная. Отроки трогали, рассказывали. Сама птица никого не убивает, это Богдан из железной палки. Он ее, как поместит птицу в гнездо, с собой забирает.
— И сегодня забрал?
— Наверное, всегда с собой носит. Он в княжьих хоромах ночует.
— Покажешь мне гнездо? — спросил странник, неожиданно легко вставая с камня. Званка, стоявшая рядом, воспользовалась моментом и заглянула под клобук. Похолодев, застыла в страхе.
— Идем! — сказал странник, беря ее за руку.
Они выбрались на опушку, девочка указала рукой.
— Видишь, немцы стоят! — сказала строго. — Другие в доме неподалеку. Если что, мигом набегут!
— Беги и ты, девочка! — велел чужак, отпуская ее руку. — Дома заждались!
Званка не стала ждать повторного приглашения, припустила изо всех ног. Куда тяжесть лукошка девалась! А чужак вернулся к лесу и зашагал по дороге. Отойдя с версту, он свернул в чащу, преодолел еще с полверсты и вышел к старой, поросшей кустарником балке. По всему было видать, что это заброшенное, редко посещаемое место. Однако сейчас в балке было многолюдно. Жевали овес привязанные к кустам кони, сидели и лежали на траве люди. Завидев человека в рясе, они не удивились. Жидята, а это был он, прошел к молодому рыцарю, сидевшему на застеленном пне.
— Ну? — спросил брат Адальберт.
— Богдан здесь, недавно прилетел. Княжна и сотник в отъезде. Богдан в город ушел со своей чародейкой, жезл смертоносный забрал. Лучшего времени не подгадать!
— Это девчонка поведала?
— «Следили! — понял Жидята. — Не доверяют!»
Он кивнул.
— Почему отпустил девку?
— Дите… Какой от нее вред?
— Вдруг узнала тебя и разболтает? Придушил бы — и дело с концом!
— Дите?
— Маленькую язычницу! — холодно сказал Адальберт. — Наведет на нас кметов!
— Видела она только меня! — возразил Жидята. — Если и узнала, кто ей поверит? А вот не вернется домой — искать станут. Люди придут, много. С псами и факелами. Тут нам и конец!
«Прав был брат Готфрид! — подумал Адальберт. — Трусит сотник».
— Нападем на рассвете! — сказал рыцарь.
— Почему не ночью?
— В темноте поубиваем друг друга.
— Зажжем факелы!
— Нас увидят за милю.
— На рассвете тоже увидят.
— Двинемся, как только станет светать. В этот час спят даже сторожа.