Конец черного темника
Шрифт:
Кладу трубку и говорю жене:
— Мешок у нас есть? Силуян звонил. С Казанского вокзала. В подарок от бабки Кочетковой поросёнка привёз из Смекаловки.
Смеяться надо было или огорчаться: поросёнок... Разрядила обстановку младшая дочь: она радостно захлопала в ладоши, — поросёнок в квартире — это вам, дорогие, почище собаки или сиамской кошки... А жена воскликнула:
— Живой?
— Живой, но будет мёртвый... Завтра Великий праздник, вот и зажарим, — сказал я необдуманно, и тут же был оглушён диким рёвом. — Хорошо, хорошо, мы его в ванну посадим и там он жить будет, — успокоил я дочь.
Освободив
— Наконец-то, — поднялся мне навстречу Силуян. — Насилу довёз. Перед самой Москвой проснулся, прогрыз мешок и стал блажить... Думал с ним в милицию попаду... Вот, Боже мой, оказия-то...
Развернули дерюжку. Ничего, хороший поросёночек! Тяжёленький, гладкий, почти без щетинки, морда кругленькая, пятачок аккуратный, — сразу подумалось: нелегко его будет увезти от младшей дочери в Загорск [52] к тётке жены, куда мы сразу решили его сплавить. Там у неё свой приусадебный участок, пусть и жиры нагуливает...
52
Ныне Загорск зовется по-старому — Сергиев Посад.
Когда втискивали поросёнка в сумку, он издал такой визг, что пассажиры шарахнулись в стороны. Мы почти бегом бросились к выходу. Я задёрнул замок сумки, оставив щёлку, чтобы было посвободнее дышать животине. Сели в такси.
— Я ведь что сюда-то к вам приехал... После уборочной у меня отпуск небольшой образовался, а семьёй я не обременён, вот и поручили мне односельчане перед праздником Покрова прикупить что-нибудь в столичных магазинах. Да мне и самому на стольный град ещё раз взглянуть захотелось. Годы-то мои на исходе...
Я сказал водителю, чтоб повёз он нас по улице Горького [53] к Кремлю, чтобы смог полюбоваться Силуян золотыми куполами соборов, а потом выехали на проспект Мира, где в конце его высится гостиница «Космос», чтобы проехали мы и мимо неё и мимо Ростокинского акведука, построенного в конце восемнадцатого века и именуемого в народе Миллионным мостом.
Позолота куполов кремлёвских соборов при вечерних электрических огнях не возымела действия на Силуяна. «Не играют, — сказал. — На них любо смотреть при солнце». Не обратил он особого внимания и на рубиновые звезды...
53
Ныне, как и прежде, — Тверская.
— А не махонькие? — поинтересовался он. А когда узнал, что размах крыльев звёзд пять метров, не удивился, высказался: — В детстве, когда беспризорничал, мне пришлось видеть вместо них орлы российские... Вот они были большими! А может, мне казалось?.. Потому что сам был махонький... — и Силуян в руку хихикнул.
Водитель такси удивлённо посмотрел на него.
Глядя на Ростокинский акведук, снова спросил Силуян Петрович:
— Неужто
— Говорят, да. А ещё говорят, что Миллионным-то он зовётся оттого, что миллион крепостных крестьян работало здесь.
— Ишь, люду-то сколько! — восхитился Силуян. — На Мамая Дмитрий войско в десять раз меньше повёл, чтоб Русь освободить. А тут — миллион, а мост-то вроде сейчас никому и не нужен...
— А ведь мы, Силуян Петрович, едем в сторону Троице-Сергиевой лавры по так называемой бывшей Троицкой Большой дороге. Тут она проходила. По ней за благословением на битву к Радонежскому ездил, как сам знаешь, великий московский князь с братом Владимиром Серпуховским, а позднее по Троицкой Большой возили в Москву железо и медь, меха и золото из Сибири. С Камы — соль, из Архангельска — белорыбицу и красную рыбу, из Вологды и Костромы — сушёные грибы и мёд.
— И сейчас возят?
— Вот походишь по магазинам — увидишь...
Таксист громко захохотал и своим откровенным смехом привёл в немалое смущение Силуяна Петровича.
А дома стол уже был накрыт. Поросёнка мы посадили в ванну, и дочери, взяв губку и мыло, запёрлись и стали его купать. Из ванной теперь слышались шум воды, довольное хрюканье и радостные возгласы. Потом жена подала им банку молока, чтоб покормить животину.
За столом, увидев, как утомился Силуян, почти не говорили: лишь перекинулись парой слов об уборочной, о родных в Смекаловке, о деревенском житье-бытье. И ещё раз утвердились во мнении отвезти поросёнка в Загорск.
— И я поеду! — встрепенулся Белояров. — В церковь схожу, причащусь...
— Хорошо. Завтра суббота. У жены и старшей дочери — школа, а младшую с собой возьмём, — я кивнул на ванную комнату. — Скажем, что повезём поросёнка к тете Марфе откармливать. Она с радостью согласится.
На том и порешили.
Утром по привычке я поднялся рано. Тихо выглянул из спальми, вижу — стоит Силуян возле книжного шкафа, где за стёклами видны иконки Божьей Матери и Иисуса Христа, приобретённые мною по крещению дочерей, и творит молитву. Слышу его шёпот и глубокие вздохи, после которых следуют длинные паузы... Так молится очень одинокий человек.
— Царица моя преблагая, надеждо моя Богородица!.. Приятелище сирых и странных предстательнице... Скорбящих радосте, обидимых покровительнице!.. Зриши мою беду... Зриши мою судьбу и скорбь... Помози мя яко... немощну... Окорми мя яко странна... Обиду мою веси... разреши ту, яко волиши... Яко не имам иныя помощи... разве Тебе... ни иныя предстательницы, ни благия утешительницы... токмо Тебе!.. О, Богомати!.. Яко да сохраниши мя и покрыеши... Во веки веков... Аминь.
Перекрестился ещё раз и задумался... Наверное, своих вспомнил, убиенных, жену и детей...
Увидел, что я не сплю, слегка смутился, обратился ко мне:
— Молюсь, и тебе бы посоветовал восславить Деву Марию. Её День Великий сегодня... День Рождества. Как сказал святитель Иоанн Златоуст, «...дева Ева изгнала нас из Рая, через Деву Марию мы обрели вечную жизнь — чем осуждены, тем и увенчаны».
— Силуян, ты и молитвы помнишь, и дословно высказывания святых изрекаешь...
— А как ты думал?! Не тать же я, хотя ты меня за него при первой нашей встрече и принял...