Конец главы. Том 1. Девушка ждет. Пустыня в цвету

Голсуорси Джон

– Говорят, посмотришь вот так в воду, а потом возьмёшь да прыгнешь, донёсся чей-то голос.

Уилфрид вздрогнул и отошёл. Боже, до чего чувствительным и неуравновешенным может стать человек! Он спустился с моста, обогнул Уайтхолл, добрался до Сент-Джеймс-парка, прошёл берегом пруда до гераней и боль ших каменных статуй, затем свернул в Грин-парк и растянулся на тёплой траве. Он провёл там, наверное, около часа, лёжа на спине, прикрыв глаза и с благодарным чувством впитывая в себя лучи солнца. Когда он встал, у него закружилась голова; он постоял несколько минут, пришёл в равновесие и направился к Хайд-парк Корнер. Сделал несколько шагов, остановился и круто повернул направо. Навстречу, по обочине дорожки, шла молодая женщина с мальчуганом. Динни! Он увидел,

как она охнула и схватилась рукой за сердце. А он повернулся и ушёл. Жестоко, бесчеловечно, зато бесповоротно! Такое же ощущение испытывает, вероятно, человек, всадив в ближнего нож. Жестоко, бесчеловечно, зато бесповоротно! Конец колебаниям! Теперь остаётся только одно – как можно скорее уехать! Уилфрид повернул к дому и помчался как одержимый, растянув губы в улыбке и напоминая лицом человека, сидящего в зубоврачебном кресле. Он сбил с ног единственную женщину, на которой ему стоило жениться, единственную, к которой он испытывал то, что достойно называться любовью. Что ж! Лучше вот так разом сбить её с ног, чем медленно убивать совместной жизнью! Он – Исав, Измаил, он не создан для дочери Израиля. Мальчик рассыльный остановился я посмотрел ему вслед, – Уилфрид двигался си скоростью, показавшейся пареньку несколько необычной. Он пересёк Пикадилли, не обращая внимания на машины, и нырнул в узкую горловину Бонд-стрит. Внезапно ему в голову пришла мысль, что он уже никогда не увидит шляп в витринах Скотта. Магазин только что закрылся, но за окнами рядами стояли шляпы – сверхмодные мужские, тропические, дамские, модернизованные образцы трильби и хомбургов, или как там их ещё называют. Уилфрид постоял, двинулся дальше, обогнул источающее ароматы заведение Эткинсона и вошёл в свой подъезд. Здесь ему пришлось посидеть на лестнице, прежде чем он нашёл в себе силы подняться: прилив энергии – результат нервной встряски в момент встречи с Динни – уже сменился полным изнеможением. Не успел он преодолеть первые ступеньки, как на площадке появился Стэк с собакой. Фош рванулся к Уилфриду и встал на задние лапы, пытаясь дотянуться до его лица. Он потрепал собаку за уши. Бедняга, опять остаётся без хозяина!

– Стэк, завтра на рассвете я уезжаю. В Сиам. Вероятно, больше не вернусь.

– Совсем, сэр?

– Совсем.

– Не возьмёте ли меня с собой, сэр? Уилфрид положил руку слуге на плечо:

– Очень великодушно с вашей стороны, Стэк, но там вы затоскуете,

– Прошу прощенья, сэр, но сейчас вам не стоило бы путешествовать одному.

– Может быть, но я всё-таки поеду.

Стэк взглянул Уилфриду в лицо. Взгляд был серьёзный и напряжённый, словно слуга хотел навсегда запечатлеть это лицо в своём сердце.

– Я долго служил у вас, сэр.

– Знаю, Стэк. Другой не стал бы гак ко мне относиться. Я сделал распоряжение в завещании на тот случай, если со мной что-нибудь случится. Надеюсь, вы останетесь у меня и присмотрите, чтобы квартира была в порядке, если мой отец захочет ею воспользоваться?

– Останусь хоть сторожить квартиру, раз уж нельзя поехать с вами.

А вы твёрдо решили, сэр?

Уилфрид кивнул:

– Твёрдо, Стэк. Что делать с Фошем?

Стэк помялся и выпалил:

– Мне кажется, я должен рассказать вам, сэр… Когда мисс Черрел была здесь в последний раз… в тот вечер, когда вы ушли в Чингфорд… Она сказала, что, если вы уедете, она с радостью возьмёт собаку. А Фош её любит, сэр.

Лицо Уилфрида превратилось в маску.

– Ведите его гулять, – приказал он и поднялся по лестнице.

В нём снова все всколыхнулось. Убийство совершено! Труп раскаянием не воскресишь. Конечно, если ей хочется взять собаку, пусть берет. Но почему женщины держатся за воспоминания, когда нужно только одно – забыть? Он сел за письменный стол и написал:

"Я уезжаю. Так лучше. Фоша доставят к тебе вместе с письмом. Если хочешь взять его, он твой. Я должен быть один. Прости, если можешь, и забудь меня.

Уилфрид".

Он написал адрес и, не вставая, медленным взглядом обвёл

комнату.

После его возвращения сюда не прошло и трёх месяцев, а ему кажется, что он прожил целую жизнь. Вот там, у камина, стояла Динни после визита её отца. Здесь, на диване, она сидела, глядя на него. Динни здесь, Динни там!

Её улыбка, глаза, волосы! Динни и воспоминания о палатке кочевникабедуина, боровшиеся за него, Уилфрида, и попеременно бравшие верх! Почему он с самого начала не предвидел, каков будет конец? Он должен был знать себя.

Дезерт взял листок бумаги и написал:

"Дорогой отец,

Англия мне пришлась не по душе, и завтра я уезжаю в Снам. Время от времени буду извещать свой банк о перемене адреса. Стэк, как и раньше, присмотрит за квартирой, так что она будет в порядке, когда бы Вам ни понадобилась. Надеюсь, что Вы побережёте себя. Постараюсь присылать Вам иногда монеты для коллекции. До свиданья.

Преданный Вам

Уилфрид".

Отец прочтёт и скажет: "Боже мой, какая поспешность! Странный мальчик!" А больше никто ничего не подумает и не скажет, кроме…

Уилфрид взял ещё один листок и написал в банк, затем, окончательно разбитый, лёг на диван.

Пусть вещи уложит Стэк, – у него самого больше нет сил. К счастью, он позаботился привести в порядок паспорт – удивительный документ, делающий человека независимым от себе подобных, пропуск, открывающий ту дорогу к одиночеству, какой тебе хочется идти. В комнате было тихо: в этот предобеденный час, когда движение на время затихает, с улицы не доносилось никакого шума. Лекарство, которое он принимал после приступа малярии, содержало опиум, и Уилфрид постепенно впадал в дремотное состояние. Он глубоко вздохнул, нервное напряжение ослабло. В его полуодурманенном мозгу оживали запахи – запахи верблюжьего помёта, жарящихся зёрен кофе, кошм, пряностей, людных базаров, пустыни с её режущим безжизненным воздухом, зловонных испарений в приречных деревушках; ожили и звуки – причитания нищих, надсадный кашель верблюдов, плач шакала, зов муэдзина, топот ослиных копыт, перестук молотков в руках у чеканщиков серебра, скрип и стоны колодезного журавля. Перед его полузакрытыми глазами поплыли видения, давно знакомые и желанные картины Востока. Теперь это будет другой Восток – ещё более далёкий и удивительный!.. И Дезерт погрузился в настоящий сон.

XXVI

Увидев, как Уилфрид отвернулся от неё в Грин-парке, Динни поняла, что всё кончено навсегда. Его опустошённое лицо взволновало её до глубины души. Она примирится с чем угодно, лишь бы это вновь сделало его счастливым! С того вечера у него на квартире, когда он убежал от неё, Динни готовила себя к самому худшему, втайне не веря больше в возможность другого исхода. После кратких минут, проведённых ею с Майклом в тёмном холле, она немного поспала и утром выпила кофе у себя в комнате. Около десяти утра ей доложили, что её спрашивает какой-то человек с собакой.

Девушка торопливо закончила туалет, надела шляпу и спустилась в холл. К ней может прийти только Стэк.

Слуга стоял у "саркофага", держа на поводке Фоша. Его лицо, понятливое, как всегда, было прорезано морщинами и бледно, как будто он не спал целую ночь.

Он протянул девушке конверт:

– Мистер Дезерт велел вам передать.

Динни открыла дверь в гостиную:

– Входите, пожалуйста, Стэк. Давайте посидим.

Он сел и выпустил из рук поводок. Собака подошла к Динни и положила морду ей на колени. Динни прочла записку.

– Мистер Дезерт пишет, что я могу взять. Фоша.

Стэк уставился на свои ботинки:

– Его уже нет, мисс. Он уехал утренним поездом через Париж на

Марсель.

Девушка увидела капли влаги в складках щёк Стэка. Он громко засопел и сердито провёл рукой по лицу:

– Я прожил с ним четырнадцать лет, мисс. Такое даром не проходит.

Он сказал, что не вернётся.

– Куда он уехал?

– В Сиам.

– Дальняя дорога! – улыбнулась Динни. – Главное – чтобы он снова был счастлив.