Конец главы
Шрифт:
– Будь он врачом, он, наверно, замечательно ухаживал бы за больными. Кстати, он католик.
– Это не повредило ему на выборах?
– Могло бы повредить, не окажись его конкурент атеистом, так что вышло одно на одно.
– Политика - страшно глупое занятие.
– А все-таки интересное.
– Раз Дорнфорд сумел шаг за шагом пробиться в адвокатуру, значит, он человек с головой.
– И с какой еще! Уверяю вас, он любую трудность встретит так же спокойно, как держится сегодня. Ужасно люблю
– Вот как!
– Тони, у меня и в мыслях не было вас дразнить.
– Мы с вами все равно что на пароходе: сидим бок о бок, а ближе все равно не становимся. Пойдемте курить.
– Публика возвращается. Приготовьтесь объяснить мне, в чем мораль второго акта. В первом я не усмотрела никакой.
– Подождите!
– Как это жутко!
– глубоко вздохнула Динни.
– Я еще не забыла гибель "Титаника". Ужасно, что мир устроен так расточительно!
– Вы правы.
– Расточается все: и людские жизни, и любовь.
– Вы против такой расточительности?
– Да.
– А вам не очень неприятно об этом говорить?
– Нет.
– Не думаю, что ваша сестра расточит себя напрасно. Она слишком любит жизнь.
– Да, но она взята в клещи.
– Она из них выскользнет.
– Мне нестерпимо думать, что ее жизнь может пойти прахом. Нет ли в законе какой-нибудь лазейки, мистер Дорнфорд? Я хочу сказать - нельзя ли развестись без огласки?
– Если муж даст повод, ее почти не будет.
– Не даст. Он человек мстительный.
– Понятно. Боюсь, что тогда остается одно - ждать. Такие конфликты со временем разрешаются сами по себе. Конечно, предполагается, что мы, католики, отрицаем развод. Но когда чувствуешь, что для него есть основания...
– Клер только двадцать четыре. Она не может всю жизнь оставаться одна.
– А вы намерены оставаться?
– Я - другое дело.
– Да, вы не похожи на сестру, но если и вы расточите свою жизнь, будет еще хуже. Настолько же хуже, насколько обидней терять погожий день зимой, чем летом.
– Занавес поднимается...
– Странно!
– призналась Клер.
– Глядя на них, я все время думала, что их любви хватило бы ненадолго. Они жгли ее с двух концов, как свечку.
– Боже мой, будь мы с вами на этом пароходе...
– Вы очень молоды. Тони.
– Я старше вас на два года.
– И все равно моложе на десять.
– Клер, вы вправду не верите, что можно любить долго?
– Если вы имеете в виду страсть, - не верю. Вслед за ней, как правило, сразу же наступает конец. Конечно, для парочки с "Титаника" он наступил рановато. И какой - холодная бездна! Бр-р!
– Я подам пальто.
– Не скажу, чтобы я была в таком уж восторге от пьесы, Тони. Она выворачивает человека наизнанку, а я не испытываю ни малейшего желания выворачиваться.
–
– Весьма признательна!
– Она и задевает тебя и проходит мимо. Самое лучшее в ней то, что относится к войне.
– После этого спектакля мне что-то расхотелось жить.
– Он слишком сатиричен.
– Герои словно издеваются над собой. Удручающее зрелище, - слишком похоже на нас самих.
– Зря мы не пошли в кино. Там я хоть подержал бы вас за руку.
– Дорнфорд смотрит на Динни так, словно она мадонна будущего, а он хочет сделать из нее мадонну прошлого.
– Верно.
– Лицо у него в самом деле приятное. Интересно, понравилась ли ему та часть пьесы, которая посвящена войне? Внимание, занавес! Началось.
Динни сидела, закрыв глаза, чувствуя на щеках горячую влагу.
– Никогда бы она так не сделала, - хрипло сказала она.
– Не стала бы ни размахивать флагом, ни кричать ура. Никогда в жизни! С толпой, может быть, смешалась бы, но так - никогда.
– Конечно, нет. Это просто сценический эффект. Жаль, потому что в целом акт превосходный. Очень удался.
– А эти несчастные нарумяненные девчонки с их песенкой! Вы заметили чем они несчастней, тем больше нарумянены. А как солдаты насвистывают "Типпеоери"! Страшная, должно быть, вещь война!
– Человек на ней как бы пребывает в исступлении.
– И подолгу?
– В известном смысле - всегда. Вы находите это отвратительным?
– Не берусь судить о чужих переживаниях. Впрочем, брат тоже рассказывал мне кое-что похожее.
– То, что мы испытывали, не похоже на боевой пыл. Можете мне поверить - я ведь по характеру совсем не солдат. Но что там ни говори, война самое большое событие в жизни человека. Это давно уже стало прописной истиной.
– Вы и теперь в нее верите?
– До сих пор верил. Но... Я должен вам сказать, пока есть возможность. Я люблю вас, Динни. Мы ничего не знаем друг о друге, но это неважно. Я полюбил вас, как только встретил, и люблю все сильнее. Я не жду ответа, я только прошу вас помнить об этом и...
Клер пожала плечами:
– Неужели люди на самом деле вели себя так в день перемирия? Тони, неужели они...
– Что?
– Действительно так себя вели?
– Не знаю.
– Где вы были тогда?
– В Веллингтоне. Только что поступил. Моего отца убили на войне.
– Моего тоже могли убить. И брата! Но все равно так нельзя. Динни говорит, что мама плакала, когда объявили перемирие.
– Моя, наверно, тоже.
– Больше всего мне понравилась сцена между сыном и девушкой. Но в целом пьеса отнимает слишком много нервов. Пойдемте, я хочу курить. Нет, лучше останемся. Здесь того и гляди встретишь знакомых.