Конец главы
Шрифт:
– И все-таки верила в любовь?
– Что тут особенного? Ведь остальные-то любили ее, - она была добросердечная бабенка. Какая огромная разница между нею и Нинон де Ланкло, та любила всех своих любовников. А в общем обе - колоритные фигуры. Представляешь, какой диалог о добродетели можно написать от их лица? Сядь же, наконец.
– Дядя Лоренс, сегодня днем я ходила смотреть памятник Фошу и Встретила вашего кузена мистера Масхема.
– Джека?
– Да.
– Последний из денди. Между прочим, существует огромная разница между щеголем, денди, светским
– Лошади, пикет и невозмутимость.
– Долой шляпу, дорогая. Люблю смотреть на твои волосы.
Динни сняла шляпу.
– Я встретила там еще одного человека - шафера Майкла.
Густые брови сэра Лоренса приподнялись:
– Что? Молодого Дезерта? Он опять вернулся? Легкий румянец выступил на щеках Динни.
– Да, - ответила она.
– Редкая птица, Динни.
Чувство, которого Динни еще никогда не испытывала, охватило ее.
Она не сумела бы его выразить, но оно напоминало ей о фарфоровой статуэтке, которую девушка подарила отцу в день его рождения две недели назад. Маленькая превосходно выполненная группа китайской работы: лиса и четыре забившихся под нее лисенка. На морде лисы написаны нежность и настороженность - то самое, что сейчас на душе у Динни.
– Почему редкая?
– Давняя история. Но тебе могу рассказать. Я точно знаю, что этот молодой человек увивался вокруг Флер года два после ее свадьбы. Из-за этого он и стал бродягой.
Вот, значит, что имел в виду Дезерт, упоминая об Исаве? Нет, дело не в том. Она помнит: когда он спрашивал о Флер, у него было самое обычное выражение лица.
– Это же было сто лет назад!
– возразила девушка.
– Ты права. Седая старина. Впрочем, ходят и другие слухи. Клубы рассадники жестокости.
Соотношение нежности и настороженности, переполнявших Динни, изменилось: доля первой уменьшилась, второй возросла.
– Какие слухи? Сэр Лоренс покачал головой:
– Мне этот молодой человек нравится, и даже тебе, Динни, я не стану повторять то, о чем, в сущности, ничего не знаю. Стоит человеку начать жить иначе, чем другие, и люди готовы бог знает что о нем выдумать.
Он внезапно посмотрел на племянницу, но глаза Динни были прозрачны.
– Кто этот китайчонок наверху?
– Сын бывшего мандарина, который оставил семью здесь из-за неурядиц на родине. Милый малыш. Приятный народ китайцы. Когда приезжает
Хьюберт?
– Через неделю. Они летят из Италии. Вы же знаете, Джин - старый пилот.
– Что с ее братом?
– С Аденом? Служит в Гонконге.
– Твоя тетка все еще сокрушается, что у тебя с ним ничего не вышло.
– Милый дядя, я готова на все, чтобы угодить тете Эм, но в данном случае, испытывая к нему чувства сестры, я боялась погрешить против библии.
– Не хочу, чтобы ты выходила замуж и уезжала в какую-нибудь варварскую страну, -
В голове Динни мелькнуло: "Дядя Лоренс просто волшебник!" - и глаза ее стали еще прозрачнее, чем раньше.
– Эта проклятая бюрократическая машина скоро поглотит всех наших близких, - продолжал баронет.
– Обе мои дочери за морем: Селия в Китае, флора в Индии; твой брат Хьюберт в Судане; твоя сестра Клер уедет, как только обвенчается, - Джерри Корвен получил назначение на Цейлон; Чарли Масхем, по слухам, прикомандирован к канцелярии генерал-губернатора в Кейптауне; старший сын Хилери служит в индийской гражданской администрации, младший - во флоте. Ну их всех! Ты и Джек Масхем - единственные пеликаны в моей пустыне. Конечно, остается еще Майкл.
– Дядя, вы часто встречаетесь с мистером Масхемом?
– Довольно часто: либо в "Бэртоне", либо он заходит ко мне в "Кофейню" поиграть в пикет, - мы с ним последние любители этой забавы. Но это только зимой, пока не начался сезон. Теперь я не увижу его до самого конца Ныомаркетских скачек.
– Он, наверно, замечательно разбирается в лошадях?
– Да, Динни. В остальном - нет, как все люди его типа. Лошадь - это такое животное, которое закупоривает поры нашей души, делает человека чересчур бдительным. Нужно следить не только за лошадью, но и за всеми, кто имеет к ней касательство. Как выглядит молодой Дезерт?
– Дезерт?
– замялась Динни, чуть было не захваченная врасплох.
– Он изжелта-темный.
– Как пески под солнцем. Он ведь настоящий бедуин. Отец его живет отшельником, они все немного странные. Майкл любит его, несмотря на ту историю. Это лучшее, что я могу о нем сказать.
– А что вы думаете о его стихах?
– Хаос и разлад: одной рукой творит, другой разрушает.
– Он, видимо, еще не нашел себе места в жизни. Глаза у него довольно красивые, вы не находите?
– Мне больше запомнился рот - нервный и горький.
– Глаза говорят о том, каков человек от природы, рот - о том, каким он стал,
– Да. Рот и брюшко.
– У него нет брюшка, - возразила Динни.
– Я обратила внимание.
– Привычка питаться горстью фиников и чашкой кофе. Неправда, что арабы любят кофе. Их слабость - зеленый чай с мятой. Боже правый! Вот и твоя тетка. "Боже правый!" относилось не к ней, а к чаю с мятой.
Леди Монт сняла свой бумажный головной убор и перевела дух.
– Тетя, милая, - взмолилась Динни, - я забыла, что у вас день рождения и не принесла подарка.
– В таком случае поцелуй меня. Я все'да говорю, Динни, что ты целуешь особенно приятно. Как ты сюда попала?
– Я приехала за покупками для Клер.
– Ты захватила с собой ночную рубашку?
– Нет.
– Неважно. Возьмешь мою. Ты их еще носишь?
– Да, - ответила Динни.
– Умница. Не люблю женских пижам. Твой дядя тоже. От них такое ощущение, словно что-то ниже талии тебе мешает. Хочешь избавиться и не можешь. Майкл и Флер остаются обедать.
– Благодарю, тетя Эм, я переночую у вас. Сегодня я не достала и половины того, что нужно Клер.