Конец Хитрова рынка
Шрифт:
Старик посмотрел на него непонимающими глазами:
— Это вы к чему речи такие?
— А к тому, что тень на плетень наводить не следует, к тому, что правда — мать, а вранье — мачеха.
— А я, господин хороший, никогда не вру, — сухо сказал старик.
— Вот и хорошо, папаша. Не врать — главное. Рабоче-крестьянский суд всегда чистосердечное признание учитывает!
Когда старик отошел к прилавку, Мотылев притянул к себе Фреймана и горячо зашептал ему в ухо:
— Илюша, будь другом, дай мне его на пять минут. Ну только на пять минут! Чего тебе стоит? На твоих глазах расколю… Твоих мудрований он все равно не поймет. С ним по-простому, по-рабоче-крестьянскому
— А ты, между прочим, тоже то краснел, то бледнел, — сказал Фрейман. — Может, ты с ним в паре работал, а? Рабоче-крестьянский суд ведь учитывает чистосердечное признание…
— Чего с тобой говорить? — обиделся Мотылев. — Тебе все шуточки да шуточки.
— Это потому, что, когда мама меня носила, она ни одного представления в цирке не пропускала, — объяснил Фрейман и ласково добавил: — А если ты еще раз, гладиолус, помешаешь мне работать — выгоню.
Не обращая внимания на осуждающий взгляд приказчика, Фрейман вскрыл письмо, адресованное Богоявленскому.
«Милостивый государь Николай Алексеевич! Испытываю немалое неудобство перед Вами за свою чрезмерную назойливость. Тем не менее не могу не воспользоваться вашей благорасположенностью ко мне и к делу, коему я посвятил остаток своей жизни, и не напомнить о своей просьбе. К моему глубочайшему сожалению, до сего времени я не получил от Вас надлежащих ответов на свои вопросы, а без Вашей бесценной помощи труд мой не представляется возможным закончить, ибо, как Вам известно, в последней странице истории российского самодержавия слишком много пробелов. Понимаю, что Вы не смогли тотчас откликнуться на мою просьбу в силу каких-либо весьма существенных обстоятельств личного характера. И все же осмеливаюсь Вас побеспокоить еще раз. У всех у нас имеются свои неотложнейшие дела, но и у всех нас, истинно русских людей, есть и великий долг перед памятью невинно убиенного государя императора Николая Александровича, испившего до дна горькую чашу в Екатеринбурге, долг коий мы обязаны сполна оплатить по мере сил наших. Руководствуясь оными соображениями, я и посчитал себя вправе напомнить Вам о Вашем обещании.
P. S. Вашу книжечку дневника перешлю Вам с первой же оказией. Ожидаю следующие».
Судя по штампу на конверте, письмо было из Петрограда. Обратного адреса Стрельницкий не написал.
— Николай Алексеевич часто получал письма?
Приказчик развел руками:
— Чего не знаю, того не знаю. Ящик почтовый на той двери, что со двора на половину хозяина ведет. И ключик от ящика у него, и доставал он почту всегда сам…
— Как же это письмо к вам попало?
— А потому что заказное. Хозяина не было, вот почтальон мне и принес под расписку.
Сидевший на стуле Мотылев покрутил головой, но «взяться» за старика все-таки не решился: пусть Фрейман сам расхлебывает эту кашу.
Илюша подробно расспросил приказчика о внешности человека, который заходил к Богоявленскому на масленицу, побеседовал с Пелагеей, а затем попросил проводить на хозяйскую половину.
— Николай Алексеевич не любит, чтоб
— О ключах, папаша, можешь не беспокоиться, — сказал Мотылев и потряс связкой ключей, найденных им на месте убийства. — Хозяйские?
— Хозяйские, — подтвердил старик, перебирая связку. — Николай Алексеевич дал?
— Да вроде того…
По указанию Фреймана были приглашены понятые. Мотылев открыл дверь, ведущую в коридор на хозяйскую половину. Приказчик включил свет. Он шел впереди, за ним Мотылев. Вдруг Илюша услышал, как старик вскрикнул.
— Что там такое?
— Зря ключи брали, — откликнулся Мотылев.
— Дверь отперта?
— Взломана. Здесь, оказывается, до нас побывали…
Фрейман тихо свистнул. Легонько отодвинув старика, он прошел вперед. Да, ключи не понадобятся: с дверью расправились по-варварски.
— Хороша работка, а? — Мотылев длинно выругался. Присев на корточки, Фрейман осмотрел дверь, замок и прошел в квартиру, состоявшую из двух больших комнат, выходивших окнами во двор. Одна, видимо, служила спальней, другая — кабинетом. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться, что здесь долго и тщательно что-то искали. Ковер, которым был устлан пол кабинета, скомкан, дверца маленького сейфа распахнута, ящики письменного стола карельской березы выдвинуты. Кругом валялись книги, счета, облигации строительного займа общества «Рабочее жилищное строительство», выброшенная из шкафа мужская одежда.
— Здорово пошуровали! — почти с восхищением сказал Мотылев, оглядывая комнаты. — Что же ты, папаша, так плохо хозяйское добро бережешь? Под носом обчистили…
Подавленный увиденным, старик молчал, прислонившись плечом к косяку двери.
— У кого, кроме вас, были ключи от двери из магазина в коридор? — спросил Фрейман.
— Только у хозяина.
— Вы кому-нибудь свои ключи после отъезда Богоявленского давали?
— Нет.
— А где вы их храните?
Приказчик вытащил из-за пазухи шнурок с нательным серебряным крестиком — рядом с крестиком на шнурке болтались три ключа.
— Вот этот от магазина, этот от конторки, а вот этот от двери на хозяйскую половину…
— В магазине что-нибудь украдено?
— Нет.
— Вы в этом уверены?
— А как же?
— Пройти сюда можно только через магазин?
— Нет, через двор тоже. Николай Алексеевич всегда ходом через двор пользовались…
Фрейман в сопровождении приказчика прошел по коридору к двери, выходящей во двор. Она тоже оказалась взломанной…
— И тут и там отжим, — сказал Мотылев, рассматривая следы на переднем бруске обвязки двери и на дверной коробке вокруг массивного врезного замка. — А над сейфом шведским ключом поработали… Вы, папаша, покуда в магазин идите. Потом мы вас позовем.
Приказчик вышел.
— «Цветное» дело, а? Симуляция ограбления. Я это сразу понял!
— Ясновидец, — буркнул Фрейман, для которого все это тоже оказалось сюрпризом. — Пошли в комнаты.
Фрейман начал осмотр кабинета. Одновременно он диктовал Мотылеву протокол осмотра: «…Входная дверь из коридора в квартиру гражданина Богоявленского деревянная, одностворчатая, с двумя филенками, открывается в сторону коридора… Замок врезной, прикреплен четырьмя шурупами… На раме двери, ниже замка, обнаружены два вдавленных следа прямоугольной формы. На поверхности ригеля замка ясно видны царапины, расположенные параллельно продольной оси ригеля и по отношению друг к другу…»