Конец Хитрова рынка
Шрифт:
— Так ты веришь или не веришь в то, что убил Сердюков?
Илья удивился.
— Как же не верю? Конечно, верю. Но…
«Но» его сводилось к тому, что Сердюков действительно убил антиквара, но сделал это не по собственной инициативе. Уголовник был простым исполнителем, которому некто обещал награду за убийство Богоявленского. И этим «некто», наверняка, был человек, тесно связанный с Лохтиной и антикваром. «Большой хвалился, что вскорости он, Ванька, таким богатым будет, что запросто весь Смоленский купит и продаст…» Этим словам Илюша придавал большое значение. Если бы Сердюков просто убил и ограбил антиквара, он бы так не сказал. Почему он будет богатым?
Я очень уважал Савельева как одного из опытнейших криминалистов Москвы. Но если Савельев любил подсмеиваться над Илюшиным воображением и его излишним «мудрованием» (любимое выражение Мотылева), то у самого Савельева были противоположные недостатки. Длительная практика, обогащая опытом, одновременно ведет и к определенной стереотипности мышления. И Савельев помимо своей воли пытался подогнать это дело под привычный для него трафарет. Нет, Илья прав, определенно прав…
— Сухоруков в курсе? — спросил я.
— Да, но он предпочитает занять нейтральную позицию.
— Ясно, Илюшенька, ясно… Значит, у нас с тобой сейчас две задачи: во-первых, доказать, что убил Сердюков, а во-вторых, выяснить, кто за ним скрывается. Следственным путем на первых порах тут. много не сделаешь… В общем, хочешь сесть верхом на шею друга?
— Если она, конечно, выдержит, гладиолус…
— Должна выдержать.
— Я тебе еще не все сказал, — добавил Илюша. — Обстановка сейчас настолько осложнилась, что я, честно говоря, не знаю, с какой стороны подойти.
— А что такое?
— Сердюков-то арестован… Уже с неделю, как в домзаке сидит…
— Подарочек, ничего не скажешь! Надеюсь, не ты до этого додумался?
— Не я. Но кому от этого легче? Очередная глупость нашего общего друга Мотылева. Савельев поручил ему наблюдение за Сердюковым. Ну а Мотылев, как ты сам знаешь, «мудровать» не любит. Сообщили ему, что Сердюков зашел на вокзал в буфет. Что тут голову ломать? Все ясно: смыться из Москвы хочет. Позвонил Савельеву — того на месте нет. Ну и проявил оперативность: взял его на свой страх и риск. Да это еще полбеды. Тут же, сукин сын, начал его колоть. Расколоть, разумеется, не расколол, а все наши карты на стол выложил… Вот какая ситуация.
Ситуация, конечно, была более чем неприятная. И зачем, спрашивается, нужно было Федору Алексеевичу поручать Мотылеву это деликатное дело? Неужто у него под рукой не было других, более умных оперативников? Недаром говорят, что и на старуху бывает проруха.
— Допрашивали Сердюкова? — спросил я.
— Допрашивал, — кисло сказал Илюша. — Чего не допросить? Терять-то уже все равно нечего…
— Ну?
— Детский разговор… «Убивал?» — «Не убивал». — «А если подумать?» — «Не убивал». — «А если хорошо подумать?» — «Все равно не убивал». Как я его прижму? Психологические подходы? Плевал он на психологию. Савельев тут прав: у него одна психология — от «вышки» уйти. Ну, на ботинках сыграть пытался, на продажу портсигара намекнул… Но для него все это детские погремушки. Нет доказательств, и он это лучше меня знает. Смотрит мне прямо в глаза и улыбается. Нагло так улыбается. Дескать, ты, рыжий, кажется, не дурак, так зачем из меня дурака сделать пытаешься? А он, гладиолус, не дурак. И виды видывал, и нервы из проволоки… Пообтерся на Смоленском рынке. Здоровый такой громила, шея, как у быка, кулаки пудовые… Щелчком человека прикончит. С ним в камере в первую ночь уголовники какую-то шутку сыграть пытались,
— А может, дожмешь его все-таки? — неуверенно сказал я.
— Нет, не дожму. Пустая трата времени. Придется выпускать подлеца.
— А барыгу допрашивал?
— Допрашивал, — безнадежно махнул рукой Илюша. — То же самое. Курить у тебя что-нибудь есть? — Он с наслаждением затянулся папиросой. — Хороший табак в Одессе.
Папиросы были куплены там же, где и подарок для Веры. Но стоит ли лишать Илюшу этого маленького удовольствия? Я промолчал.
Арест Сердюкова, казалось, наглухо захлопнул дверцу, которую приоткрыл Савельев. Убийца, еще неделю назад не подозревавший, что МУР активно интересуется его персоной, теперь был во всеоружии. Он знал все, в том числе и то, что следователь не располагает сколько-нибудь существенными доказательствами его вины. Положение было сложным, но из него нужно было найти приемлемый для нас выход. И мы пытались это сделать. Мы уже перебрали несколько вариантов плана дальнейших действий, когда зазвонил телефон.
— Тебя, — сказал Фрейман, передавая мне трубку. Звонил начальник домзака Ворд. Вильгельма Яновича
я знал давно, с 1919 года, когда он еще был комиссаром бандотдела МЧК. Виделись мы с ним от случая к случаю, но перезванивались часто. Человек он был добродушный, мягкий, с ровным, спокойным характером, который всегда располагал к нему людей. Ворд поздоровался и спросил, не за мной ли числится подозреваемый в убийстве Сердюков. Услышав этот вопрос, я почувствовал, как кровь отливает у меня от щек.
— Бежал?!
— Почему обязательно бежал? — сказал Ворд, мягко выговаривая букву «л». — Не надо волноваться. Не бежал, а только собирался бежать. Не надо быть таким волнующимся.
Ворд не спеша объяснил, что в передаче Сердюкову (два фунта колбасы, фунт провесной осетрины и десяток яиц), которую принесла какая-то девица, обнаружена записка, наколотая на оберточной бумаге (в нее была завернута колбаса). Неизвестный сообщал, что для побега уже все подготовлено и дело за Сердюковым.
— Видимо, — сказал Ворд, — предыдущую записку мы проморгали, потому что в этой о побеге пишется как о решенном, сообщается, где будет ждать лошадь с кучером.
— Девицу задержали?
— Задержали, — подтвердил Ворд. — С ней сейчас ваш товарищ имеет беседу…
— Мотыльков или Мотылев. Он меня и попросил тебя проинформировать…
Физиономия Илюши, напряженно прислушивавшегося к разговору, страдальчески сморщилась, и он так замотал головой, будто на него напал рой ос.
— Передай ему, чтобы он вместе с ней немедленно сюда приехал. У тебя есть машина?
— Так точно, товарищ субинспектор, — пошутил Ворд, — есть машина. Она как раз за дровами идет. Я прикажу, чтобы заодно их взяли и завезли в МУР. А за Сердюкова не волнуйся. Побег намечен через два дня, а я его сегодня же в одиночку посажу. Оттуда еще никто не бежал: решетки в два пальца толщиной…
Илюша отрицательно покачал головой. Наша мысль работала в одном направлении…
— Не надо в одиночку, — сказал я в трубку, чувствуя, что фортуна над нами, кажется, смилостивилась. — Пусть сидит, где сидит. Никаких изменений в режиме. Ладно? И передачу пусть ему отдадут.
— Вместе с запиской? — догадался Ворд.
— Обязательно. В общем, вы ничего не знаете и ни о чем не подозреваете, дураки дураками…
— А не получится, что мы такими и окажемся?
— Не получится, не получится. Завтра я у тебя с утра буду, тогда подробно обо всем поговорим.