Конец лета
Шрифт:
— Но… Но я не люблю тебя…
Он улыбнулся.
— Звучит не слишком убедительно.
— Но я убеждена в этом. Абсолютно.
— Значит, твоей любви ко мне недостаточно даже для того, чтобы… Помочь мне?
— О, Синклер, тебе не нужна помощь.
— Вот здесь ты ошибаешься. Нужна. Если ты не выйдешь за меня замуж, тогда мой мир разобьется на множество маленьких осколков.
Эта фраза была достойна влюбленного, и все же я не верила, что она была произнесена с искренним чувством.
— Ты имеешь в виду,
— Как ты проницательна, Джейни. Да, это так.
— Почему?
Внезапно он потерял терпение. Бросил мою руку, словно она ему надоела, и, вероятно, ища возможности уйти от ответа, принялся искать сигареты. Они были в кармане его пальто. Синклер достал одну и зажег ее от прикуривателя на приборной панели.
— О, потому что, — отмахнулся он.
Я помолчала немного, а затем спросила:
— Почему потому что?
Он сделал глубокий вдох и проговорил:
— Потому что я по уши в долгах. Потому что я должен или найти наличные, или вернуть долг ценными бумагами, а у меня нет ни того ни другого. А если все это всплывет — а существует огромная вероятность, что так и будет, — тогда мой директор вызовет меня к себе кабинет и уведомит, что обойдется без моих услуг, спасибо, до свидания.
— Ты хочешь сказать, что потеряешь работу?
— Ты не только проницательна, но и схватываешь на лету…
— Но… Как ты влез в долги?
— А ты как думаешь? Ставил на лошадей, играл в блек-джек…
Это звучало довольно безобидно.
— Но сколько ты должен?
Он назвал цифру. Я не могла поверить, что у кого-то вообще может быть столько денег, не говоря уж о том, чтобы задолжать такую сумму.
— Ты что, совсем рехнулся? Ты хочешь сказать, просто играя в карты…
— О, ради бога, Джейн, в некоторых игорных домах в Лондоне можно проиграть столько за один-единственный вечер. А у меня на это ушло почти два года.
Мне понадобилась минута или две, чтобы осознать тот факт, что мужчина может быть способен на такую глупость. Я всегда считала, что мой отец совершенно бездумно тратит деньги, но это…
— А бабушка не может тебе помочь? Дать денег взаймы?
— Она уже помогала мне раньше… Без особого энтузиазма, честно говоря.
— Ты хочешь сказать, что это уже не в первый раз?!
— Нет, это не первый раз, и не надо делать такое лицо. Кроме того, у бабушки такие суммы без дела не лежат. Она относится к поколению, которое верит в то, что нужно использовать свой капитал, и ее капитал целиком вложен в тресты, инвестиции и землю.
Земля. Я сказала как бы вскользь:
— А как насчет того, чтобы продать какую-нибудь землю? Хм… Охотничье угодье, например?
Синклер искоса бросил на меня взгляд, полный невольного уважения.
— Я уже думал об этом. Более того, я нашел кучу американцев, которые готовы выкупить угодье, а в том случае, если они не смогут это сделать, брать его в
— Но земля уже сдается в аренду…
— Задарма! Та рента, которую платит бабушке этот крошечный синдикат, едва ли хватает на патроны Гибсону.
— Кстати, а как же Гибсон?
— О, к черту Гибсона. Он уже ни на что не годен, его давно пора отправить на пенсию.
Мы снова замолчали. Синклер сидел и курил, а я вжалась в сиденье рядом с ним, лихорадочно пыталась разобраться в своих спутанных мыслях. Я поняла, что меня изумляло не его бездушное отношение, — я уже это подозревала, — и не тот факт, что он вляпался в такую ситуацию, а то, что он был настолько откровенен со мной. Или он совсем оставил идею жениться на мне и потому ему было нечего терять, или его самонадеянность просто не знала границ.
Я начинала злиться. Меня трудно вывести из себя, и это редко кому удается, но если это происходит, я становлюсь совершенно непоследовательной. Помня об этом и не желая допустить такого развития событий, я намеренно подавила все нежные чувства и поставила себе цель оставаться холодной и практичной.
— Я не понимаю, почему это должна решать бабушка, а не ты. В конце концов «Элви» однажды будет принадлежать тебе. Если ты хочешь продать кусок земли, ты вправе сделать это хоть сейчас, как мне кажется.
— Что заставляет тебя думать, что «Элви» будет принадлежать мне?
— А как иначе? Ты ее внук. Кому же еще?
— Ты говоришь так, будто это родовое поместье, будто «Элви» столетиями переходил от отца к сыну. Но все не так. «Элви» принадлежит нашей бабушке, и если она так решит, она может оставить его хоть приюту для кошек.
— Но почему не тебе?
— Потому что, моя дорогая, я сын своего отца.
— И как это понимать?
— Это нужно понимать так, что я никчемный, ни на что не годный человек, паршивая овца. Истинный Бейли, если хочешь. — Я бессмысленно смотрела на него, и вдруг он рассмеялся, но в этом смехе сквозила горечь. — Тебе разве никто не рассказывал, маленькая невинная Джейн, о твоем дяде Эйлвине? Твой отец тебе ничего не говорил?
Я покачала головой.
— А мне вот рассказали, — продолжал Синклер, — когда мне было восемнадцать… В качестве нежеланного подарка на день рождения. Видишь ли, Эйлвин Бейли был не просто нечестным человеком — ему еще и не везло по жизни. Пять лет, которые он провел в Канаде, он провел в тюрьме. За мошенничество и присвоение чужого имущества и бог знает что еще. Тебе никогда не приходило в голову, что вся эта ситуация была немного неестественной? Ни визитов. Ни писем. И ни одной фотографии в целом доме?