Конец Мадамин-бека (Записки о гражданской войне)
Шрифт:
Оказалось, что не только местные жители, но и сами басмачи ждали такого шага нашей делегации. Около мечети гарцевал на красавце скакуне Байтуман. Прежде Абдукаххару приходилось видеть этого молодого курбаши лишь издали. Теперь он мог вблизи разглядеть его. В седле Байтуман держался браво, как настоящий наездник. Не зря говорили, что курбаши заядлый «улакчи» — любитель верховых состязаний. Во время одного из игрищ ему выбили передний зуб. Когда Байтуман улыбнулся Абдукаххару, между губ ясно вырисовывалась темная щербинка.
Улыбка смутила комиссара. Видно, курбаши признал гостя: бой под Джида-Капе хорошо запомнился басмачам. «В конце концов
Байтуман и его свита были празднично одеты. Даже несколько русских, входивших в отряд курбаши, нарядились в синие халаты и пышные лисьи шапки.
Когда делегация приблизилась к мечети, толпа разом расступилась и образовался проход. Впереди, почти под самыми сводами, на разостланном ковре сидел ишан — седой, дряхлый и, кажется, полуслепой старик. Его окружали муллы и мюриды — ученики. Должно быть, ишан ждал делегацию, иначе зачем понадобилось ему в такой мороз выползать на свежий воздух.
Абдукаххар слез с лошади. Его примеру последовали остальные члены делегации. Старый, семидесятилетний ишан попытался подняться навстречу гостям и этим показать свое уважение к делегации, но смог только пошевелиться. Впрочем, и этого было достаточно: Верующие, столпившиеся у входа в мечеть, истолковали жест ишана самым лучшим образом и одобрительно закивали головами: ревнитель ислама за мир на ферганской земле, следовательно, переговоры угодны богу…
Все это понял Абдукаххар. Он поклонился ишану и почтительно коснулся рукой его шелкового халата. Потом произнес приветствие, соответствующее сану и возрасту Хаджимата.
Ишан выразил желание услышать слова Советской власти, таившиеся в бумаге, привезенной комиссаром. Абдукаххар охотно выполнил просьбу. Надел очки, развернул обращение штаба фронта к руководителям басмаческих отрядов и, многозначительно подняв указательный пален, стал читать. Каждую фразу он переводил, и только после того как старый Хаджимат беззвучным шепотом своих дряхлых губ удостоверял, что понял смысл, он переходил к следующему пункту обращения. Когда Абукаххар добрался до заключительных слов письма, которые призвали Мадамин-бека прекратить бесполезное кровопролитие, ишан вдруг заплакал и простер руки к небу с молитвой. Этим не окончилась церемония. Хаджимат взял бумагу, поцеловал ее и сунул себе за пазуху. Поступок ишана несколько озадачил членов делегации, однако препятствовать ему было нельзя.
— Едем к беку! — сказал Хаджимат.
Услужливые мюриды подхватили старца под руки и вывели из мечети. И тут Абдукаххар удивился перемене, произошедшей с ишаном. Он сразу обрел бодрость. С несвойственной его возрасту торопливостью и уверенностью сел в седло, на которое уже заботливо была положена мягкая подушка, взял повод, конь под ним закружился. Опытными верховыми оказались и мюриды ишана. В одну минуту вся свита «святого» превратилась в кавалерийскую группу и, возглавляемая Хаджиматом, тронулась в путь. Следом поехали члены делегации. Колонну замыкал конвой Байтумана.
От Балыкчей до Кара-Тере было не меньше восьми километров. Путь несколько раз преграждали пулеметные заставы, басмаческие разъезды. Сам кишлак, где находилась ставка бека, встретил делегацию рядом укреплений. Ишана караул пропускал свободно, а незнакомых гостей подозрительно оглядывал.
Наконец и штаб — богатая байская курганча. Делегаты спешились, вслед за Хаджиматом прошли внутрь дома и по лестнице стали подниматься на балахану.
«Войти легко, — подумал Абдукаххар, — а как выйти? Зубы, которые могут свободно перекусить горло, находятся именно здесь, у входа».
Двери распахнулись, и гости очутились в михманхане. Несмотря на морозный день, в комнате было удивительно тепло. Помещение было похоже на шкатулку, обитую внутри плюшем и шелком. Со стен глядели чудесные маргиланские сюзане, пол из конца в конец устилали пушистые гератские ковры. Ноги Абдукаххара тонули в глубоком ворсе, и он с трудом передвигал их.
Среди обилия пестрых шелков выделялось своим особым тоном и яркостью зеленое знамя, стоявшее в углу. Оно было чуть раскинуто, и в глаза бросались вышитые серебристыми нитками звезда и полумесяц.
Едва делегаты переступили порог, как Мадамин-бек, до этого сидевший по древнему обычаю монгольских ханов ка белой кошме, поднялся навстречу гостям. Сподвижники его тоже встали. Ишан тотчас скрестил руки на груди и принялся лепетать молитву. Несколько минут все, кто находились в михманхане, потупив глаза, слушали старца и делали вид, будто беседуют с богом. Когда ишан смолк, зазвучали приветствия. И гости и хозяева не скупились на всяческие пожелания тишины, добра, благополучия. Затем бек жестом пригласил всех сесть и сам опустился на свою «ханскую» кошму. Рядом с ним расположились советники: Ненсберг — бывший скобелевский адвокат, выполнявший в «мадаминовском правительстве» обязанности министра внутренних дел и юстиции, курбаши Байтуманходжа, Ишмат-байбача и Дехкан-байбача.
Здесь же, чуть поодаль, на текинском ковре, поджав по-восточному ноги, сидел начальник штаба армии Мадамин-бека, известный под кличкой Белкин, данному ему, казалось, в шутку, чтобы подчеркнуть его смуглую дочерна внешность.
Настоящая фамилия его была Корнилов, это был полковник старой армии, брат известного белогвардейского генерала, на которого он был очень похож сухим злым лицом калмыцкого типа.
Белкину приписывались хлопоты перед Колчаком о даровании Мадамин-беку чипа полковника и инициатива в переговорах с английским командованием в Кашгаре.
Абдукаххар приготовился к долгим и скучным церемониям. Сегодня они казались ему ненужными — бек и его приближенные могли тешить себя непринужденной беседой, а каково делегатам: они сидят как на угольях, прислушиваются к каждому шороху за спиной. Не так-то весело слушать шутки, находясь в пасти тигра. За дверью — два телохранителя с саблями наголо, а в передней — десяток головорезов из личной сотни бека. Да и сам бек то и дело, будто невзначай, поправляет на поясе кобуру нагана. До зубов вооружены и его курбаши. А делегаты явились, как говорится, с голыми руками. Их жизнь зависит от прихоти басмаческого главаря.