Конец Мадамин-бека (Записки о гражданской войне)
Шрифт:
Я посмотрел на мальчика. Он сидел на ступеньках айвана и перезаряжал карабин. Пальцы его работали ловко, уверенно, будто он со дня рождения только тем и занимался, что разбирал и собирал оружие. «Чертенок, — подумал я. — Он хорошо усвоил ремесло своих воспитателей. Если доведется, рука его спокойно пошлет пулю не только в горлинку». Однако роль разведчика к мальчишке не подходила. Слишком юн. В конце концов сам Курбаши мог без шума, без выстрела передать приказ своим людям, и они мигом совершили бы расправу.
— Не думаю, — высказал я свое мнение Виктору. — Но теперь, конечно,
Но мои прогнозы не оправдались. «Сейчас» растянулось на довольно длительное время. Прошло пятнадцать минут, двадцать, полчаса — коляска не появлялась. Не показывался и сам хозяин. Мы перестали разговаривать я лишь напряженно сверлили глазами конец двора, откуда должна была вынырнуть наша тройка. Старики, оставленные хозяином, чтобы развлекать нас, тоже приумолкли. Мальчонка давно кончил перезарядку карабина и теперь, опершись на ствол, наблюдал за нами.
За эти полчаса я успел переменить мнение и о Прим-курбаши и о мальчишке в зеленом халате, и о седобородых старцах. Стало очевидным, что вокруг происходят какие-то события и вот-вот они коснутся нас. Тишина, которая вначале успокаивала меня, сейчас настораживала, пугала. Прошло уже сорок минут. Пятьдесят. Почти час мы ожидали коляску. Я наклонился к Гурскому и тихо спросил:
— У тебя есть гранаты?
Едва приметно пальцами он показал — две! И добавил шепотом:
— У Курбан-ака в сиденье еще парочка.
Четыре гранаты — это уже неплохо. Только можно ли рассчитывать на вторую пару, что в сиденье? Если басмачи решили разделаться с нами, то вряд ли допустят гостей к коляске. Да и жив ли сам Курбан?
— Пойди-ка, Виктор, на конюшню, — попросил я своего помощника. — Узнай, в чем дело, и сейчас назад!
Прошло еще пятнадцать минут. Гурский вернулся встревоженный.
— Едва нашел Курбана… Запрягает.
— А где хозяин?
— Не знаю.
Подъехал на тройке Курбан-ака. Поглядел на нас хмуро. Я не стал спрашивать его о причинах задержки — не до того было.
— Скорее, товарищ командир! — поторопил он нас и покосился на задний двор.
— А как же Прим-курбаши? — попытался возразить я. — Без хозяина неудобно.
Гурский махнул рукой.
— До этикета ли!
Паника казалась мне безосновательной — что, собственно, случилось? Задержали лошадей. Подумаешь, событие. Возможно, за всем этим кроется мелочь, не заслуживающая внимания. Ради нее рушить дружбу, рвать отношение с курбаши не следует. Обида вызовет конфликт.
— Подождем, — сказал я твердо. — Уверен, что ничего не случится.
Не знаю, насколько у меня хватило бы выдержки, но Прим-курбаши своим появлением сам разрешил сложную задачу. Приложив руку к сердцу, он попросил прощения за задержку, пожалел, что мы уезжаем так быстро. Ему нельзя было не верить. В добродушных глазах теплело искреннее огорчение, а губы по-дружески улыбались. Тревога тенью пробегала по лицу и сейчас же исчезала.
Мы поблагодарили хозяина к сели в коляску. Я сказал Курбан-ака, что можно трогать.
— Поезжайте спокойно, — произнес хозяин вслед. — Вас проводят мои люди.
— Зачем? — удивился я этой неожиданной заботе.
— Так лучше… — и он махнул
Тревожная тень снова пробежала по лицу хозяина, хотя он и улыбался.
Мы еще раз простились.
За воротами нас ожидали четверо всадников, вооруженных карабинами. Они пристроились сзади и, как только коляска выбралась на дорогу, поскакали следом, держа дистанцию шагов в десять.
Отдохнувшие кони легко бежали, а Курбан-ака все подстегивал их, особенно коренника. Тот рвался вперед напористой рысью, увлекая пристяжных, летевших галопом. На рытвины и бугры мы уже не обращали внимания. Коляска едва не срывалась с колес — металась то влево, то вправо, то подскакивала, то опадала.
Спутники следовали за нами с километр, потом отстали. Курбан-ака чуть придержал лошадей, повернулся назад и проговорил со вздохом:
— Ой, ой! Товарищ командир, зачем к басмачам ехал? Совсем джанджал. Старики сказали Прим-хозяину: «Не пускай неверных! Сделай русского командира илликбаши — «пятидесятником».
Я и Гурский легко поняли Курбан-ака. На басмаческом жаргоне сделать пятидесятником означало — отрезать голову.
— Теперь там большой джанджал, — продолжал напуганный возница. — Старики сказали хозяину: «Отпустишь кяфиров, тебя убивать будем…»
Мы отъехали далеко от курганчи, опасность миновала, но Курбан-ака снова хлестнул коней, и они понеслись кай сумасшедшие.
— Гони, гони! — помогал ему Гурский. — Черт его знает, что еще надумает курбаши.
И мне теперь стала очевидной опасность, которой мы подвергались, но я отчего-то не верил в плохое. Не знаю, почему, по не верил. Меня успокаивала улыбка Прим-курбаши. Он не предал нас, не нарушил дружбы, которая с таким трудом рождалась на ферганской земле.
А мир в Фергане, не успев родиться, рушился. Басмаческие главари, те, что не пошли за Мадамин-беком, собирали силы для продолжения борьбы. Не соблюдали условий соглашения и курбаши, находившиеся под началом бека. Извне неведомые нам силы толкали басмаческие отряды на прежний путь. Позже эти силы стали известны — агентура эмира бухарского и собравшаяся в подполье и теперь поднявшая голову националистическая буржуазия со своей контрреволюционной идеей панисламизма. Курбашей призывали объединиться под новым лозунгом — мусульманского братства и повести беспощадную войну с кяфирами-неверными. В Персии и Афганистане английские разведчики накапливали оружие и золото для снабжения воинов ислама, проще говоря, басмачей. Они сулили главарям всевозможные блага и гарантировали поддержку в плане интервенции. Обещания действовали.
С разных концов шли нерадостные вести. Мы едва успевали оценивать их. Самая горькая для меня весть пришла на другое утро после поездки в гости к Прим-курбаши.
Я сидел в штабе полка и просматривал бумаги. В последнее время их накопилось немало — все руки не доходили до канцелярских дел. Помню, вчитался в рапортичку на довольствие и вдруг слышу голос адъютанта Милованова:
— Разрешите доложить! Там во дворе какого-то покойника привезли.
— Что еще за покойник? — изумился я, — Некогда, Гриша… Пусть Гурский сам разберется.