Конец начала
Шрифт:
Времени на размышления особо не было. Нужно было ухаживать за грядкой. Она выращивала репу и картошку. Джейн жутко злилась от того, что эта работа сделала с её руками. Они огрубели, покрылись трещинами и шрамами, под короткими ногтями постоянно копилась грязь. Впрочем, и в этом она была далеко не одинока. Если бы они сами не выращивали еду, то умерли бы от голода. Оккупационным властям не было до этого никакого дела. Наоборот, они, скорее, радостно рассмеются.
Она уже даже не вспоминала, что в прошлом работала учительницей третьих классов. Начальная школа закрыта, по всей видимости, навсегда. А
Однако этот ужасный звук постоянно возникал в памяти, даже, когда она пропалывала грядку. Джейн срубила тяпкой какой-то кустик... и голова Мёрфи скатилась с плеч, брызнула фонтаном невообразимо красная кровь, а тело забилось в судороге, правда ненадолго.
– У вас хорошая грядка.
Эти четыре слова вернули её к реальности. Какой бы эта реальность ни была, она отвлекла её от тех мыслей, что роились в голове. Она обернулась.
– Благодарю, мистер Накаяма, - сказала она.
Кланяться Ёсу Накаяме было необязательно. Это местный японец, садовник, не оккупант. Однако она всё равно общалась с ним крайне вежливо. Он был личным переводчиком майора Хирабаяси и его доверенным лицом. Оскорби его и пожалеешь. Выяснять это на собственной шкуре Джейн не собиралась.
– Благодарю, что так усердно трудитесь, - сказал ей Ёс Накаяма.
Было ему лет пятьдесят, но выглядел он гораздо старше, от постоянного воздействия солнечных лучей его кожа сморщилась и покрылась морщинами.
– Если бы все работали так же, как вы, еды было бы в достатке, - добавил он.
Он тоже похудел. Он не стал пользоваться своим положением ради получения каких-то послаблений касаемо улучшенного питания, денег или женщин. Складывалось впечатление, ему совсем не нравилось то, чем он занимался. Однако это не означало, что свою работу он выполнял недобросовестно.
Джейн заметила жука. Рефлекторно она подняла ногу и раздавила его. Накаяма одобрительно кивнул.
– Некоторые совершенно не трудятся, чтобы поступать правильно, - сказал он.
По-английски он говорил медленно, но достаточно свободно, но всё же не так, как человек, говорящий на этом языке с рождения.
– Вы не такая.
– Ну, надеюсь, нет, - сказала Джейн.
– Если собираешься что-то сделать - делай правильно.
Накаяма снова кивнул и даже улыбнулся. За исключением пары золотых протезов у него были очень белые зубы.
– Да, - произнес он и, не говоря больше ни слова, отправился к следующей грядке.
"Да?
– удивилась Джейн.
– Тогда, почему мой брак не удался?". Разумеется, подобные вещи зависят от двоих, а Флетч совершенно не заботился выполнением своей части обязательств. Джейн было интересно, жив ли он ещё. Если жив, то, скорее всего, в плену. Стоя под ярким гавайским солнцем, Джейн вздрогнула. С военнопленными япошки обращались ещё хуже, чем с гражданскими, а это о чём-то, да говорило. Мимо Вахиавы частенько проходили отряды военнопленных, отправляясь, один бог знает, куда. Джейн старалась не думать, что среди этих одетых в рваньё скелетов был и Флетч.
На самом деле, она не желала своему бывшему мужу ничего
Взводный сержант Лестер Диллон был несчастливым человеком. Морпехи, служившие под его началом, сказали бы, что он никогда и не был счастлив, но в обязанности взводного сержанта входило обеспечить своим бойцам такие условия, словно ад находился буквально за углом. Он хотел, чтобы подчиненные его боялись, чтобы ненавидели сильнее, чем врага.
Диллон знал, как этот механизм должен работать. В 1918 он сам был зеленым салагой и его сержант пугал молодого морпеха почище немцев. Шло время, пулеметная пуля оторвала кусок от его ноги и конец того, что политики всего мира тогда называли "войной, которая покончит с войнами", он встретил в лазарете.
Но его грусть была вызвана, скорее, личными, чем общемировыми причинами. Командир его роты, капитан Брэкстон Брэдфорд настрого запретил младшим командирам ходить пьянствовать в Сан-Диего. Логика Брэдфорда была проста.
– Будете бухать за пределами базы, нарвётесь на матросов, - сказал он.
Это был южанин до мозга костей, вплоть до собственного имени.
– Нарвётесь на матросов, - продолжал Брэдфорд, - обязательно подеретесь. Докажите, что я неправ и можете идти.
Никто из капралов и сержантов даже не попытался с ним спорить. Лес сам знал, что сломает челюсть любому встречному матросику. Его приятель, другой взводный сержант Датч Вензел сказал:
– Мы бы и не стали, если бы эти ссыкуны не просрали бой япошкам.
– И будут за это прокляты, - ответил на это Брэдфорд.
– Но больше ничего не будет.
С этим тоже никто спорить не стал. Да и неважно всё это. Важно было, что транспорт, который вёз десант, после потери флота чесал обратно на материк, поджав хвост. Морпехи терпеть не могли отступать, даже если на то были очень веские причины. Между озлобленными морпехами и моряками уже вспыхнуло несколько стычек. Некоторые моряки даже не участвовали в том провальном нападении на Гавайи. Морпехи же в таких тонкостях не разбирались.
Поэтому Диллон сидел в клубе для младших командиров в Кэмп Эллиот, потягивал пиво и размышлял о несправедливости мира. Меланхолией пусть страдают рядовые и прочие низшие формы жизни. Не то, чтобы он не хотел пить с себе подобными. Совсем нет. Однако обстановка оставляла желать лучшего. К тому же шансы подцепить здесь официантку были минимальны - не было тут никаких официанток, лишь филиппинская прислуга, которая убирала пустые стаканы, да помогала бармену обновить запасы выпивки.
Когда в клуб вошёл Датч Вензел, Лес махнул ему рукой. Вензел подошёл. Они с Дилланом были практически одинаковы: здоровые, светловолосые, загорелые. Всё это говорило о том, что они немало времени проводят под солнцем. Вензел был на несколько лет моложе и по возрасту не попал на Первую Мировую. Но, как и Лес, он служил в Центральной Америке, в Китае, на нескольких боевых кораблях.