Конец российской монархии
Шрифт:
Тяжелым бременем, легшим на плечи верховного руководства военными действиями наших вооруженных сил и ограничивавшим его свободу, были: 1) несоответствие своему назначению части командного состава; 2) недоверие к великому князю со стороны престола и некоторых правительственных кругов; 3) данное нами Франции обещание предпринять возможно скорее энергичное наступление против Германии; 4) обнаружившийся с самого начала войны недостаток снабжения армии боевыми припасами.
Несмотря на чинимые препятствия, великому князю все же удалось за время своего пребывания на посту Верховного главнокомандующего сменить не отвечающих своему назначению военных начальников и назначить на их места генералов,
Но изменить к себе отношение престола и известных правящих кругов ему, несмотря на все предпринятые с этой целью меры — о чем подробно было уже сказано выше, — не удалось, и в конце концов ухудшавшиеся не по его вине отношения привели к его смещению.
Не мог, конечно, великий князь освободиться и от данного Россией обещания своей союзнице Франции; также бессилен был он изменить критическое положение снабжения боевыми припасами, ибо таковое явилось следствием преступной непредусмотрительности правительства, и в частности военного министра генерала Сухомлинова, в деле подготовки армии к войне.
Вопрос снабжения боевыми припасами будет рассмотрен отдельно, здесь же речь пойдет об обязательствах, взятых на себя Россией по отношению к своей союзнице.
Как известно, в результате переговоров русского и французского генеральных штабов, имевших место после заключения франко-русского союза, Россия обязалась выделить с самого начала войны значительные силы для энергичных действий против Германии в целях облегчения положения на французском фронте. Это, конечно, шло в ущерб выполнению первоначальной главной задачи русской стратегии, состоявшей в уничтожении австрийских армий, сосредоточившихся в Галиции в целях вторжения в Россию. Наши силы разбрасывались по двум расходящимся операционным направлениям, что противоречило основным требованиям стратегии о сосредоточении максимума сил на главном направлении и выделении лишь минимума сил на другие.
В связи с этим наш Генеральный штаб подвергся жестокой критике не только со стороны талантливого военного писателя генерала Н. Н. Головина[32], но и со стороны некоторых авторитетных французских военных писателей. При этом генерал Головин считал, что сосредоточением максимальных сил против Австрии и выделением лишь незначительного заслона против Германии удалось бы быстро достичь полного разгрома австрийской армии и тем самым облегчить положение на французском фронте, ибо Германия должна была бы оказать помощь гибнущему своему союзнику и срочно снять известное число сил с французского фронта для переброски их на Восток.
В действительности же, выделив значительные силы против Германии и предприняв наступление по двум операционным направлениям, мы, хотя и оказали французам существенную помощь ценой гибели самсоновской армии, сами лишились возможности нанести решительное поражение Австрии, вследствие чего война затянулась и привела Россию к гибели.
Эти рассуждения нельзя не признать правильными с точки зрения «отвлеченной стратегии».
Однако реальные события могли развиваться и по-другому. Достичь желанной цели, т. е. одержать победу над Тройственным союзом, Антанте удалось бы лишь в том случае, если бы немцы, не добившись успеха на французском фронте, перебросили с него значительные силы на Восток для оказания помощи своей союзнице Австрии в критический для нее момент. Но полной уверенности в этом у генеральных штабов Антанты быть не могло, ибо весьма возможно было предположить, что, несмотря
В этом случае Россия, ослабленная большими потерями в борьбе с Австрией, оказалась бы после разгрома Франции один на один с Германией, понесшей, правда, тоже потери в борьбе с французами, но относительно менее чувствительные, нежели русская армия, по причине значительно лучшего снабжения германской армии боевыми припасами и более быстрой и полной мобилизации всех ее сил.
С другой стороны, как показал опыт всех минувших войн, Германия при выдержке характера могла бы добиться капитуляции Франции в гораздо более короткий срок, чем Россия по отношению к Австрии, ибо на пути русской армии к жизненным центрам Австрии лежали труднопроходимые Карпаты, тогда как на пути германской армии к жизненным центрам Франции, после разгрома ее армии, препятствий не было никаких.
Сколь же на самом деле оказались для нас труднопроходимы Карпаты и сколь громадны были наши потери в Галиции, особенно принимая во внимание острый недостаток боевых припасов, ясно показал опыт войны.
Поэтому риск остаться один на один с германской армией был бы для нас слишком велик и чреват катастрофой. Значит, не только в интересах Франции, но и в наших собственных интересах было не допустить разгрома ее Германией. Для этого следовало оказать Франции возможно более энергичную поддержку, которая могла быть достигнута в значительно большей мере непосредственным давлением на Германию, нежели разгромом австрийской армии, которым Германия при выдержке характера могла бы пренебречь.
Опыт войны и показал, что именно непосредственное давление наше на Германию в Восточной Пруссии спасло Францию от разгрома.
Насколько же велика была вероятность, что Германия могла бы пренебречь во имя разгрома Франции критическим положением Австрии, ясно видно из того, что после войны все военные авторитеты, даже в самой Германии, поставили в большую вину германскому верховному командованию отсутствие выдержки характера при вторжении русской армии в Восточную Пруссию, выразившееся в переброске двух корпусов на наш фронт, чем Франция и была спасена.
Если сами немцы считали, что возможно пожертвовать во имя разгрома Франции Восточной Пруссией — этим центром германского милитаризма и политико-экономической ее мощи, — то что же говорить о вероятном влиянии на германскую стратегию потери Австрией Галиции или угрозы вторжения наших войск в Венгрию через Карпаты?
Не подлежит сомнению, что такая постановка вопроса служила предметом обсуждения русского и французского генеральных штабов перед войной и отразилась на составлении плана войны.
При этом Франция настаивала на возможно более энергичном давлении с нашей стороны на Германию, зная по собственному горькому опыту войны 1870 г. выдержку характера немецкого командования и не предполагая, конечно, что у фактического верховного руководителя всеми будущими операциями Германии Мольтке-младшего[33] окажется в предстоящей войне неизмеримо меньше твердости характера, чем у его знаменитого дяди[34]в 1870 г.
К тому же было еще одно обстоятельство, которое указывало на необходимость усиления давления на Германию и заставляло нас еще более ее опасаться: незадолго до войны обнаружилось, что мощь германской армии значительно больше, чем это предполагалось. Из одного немецкого документа, добытого агентурным путем, следовало, что состав германской армии после полной мобилизации будет почти на 30 % больше, чем ожидалось.