Конец российской монархии
Шрифт:
Император Николай II и рядом с ним Верховный главнокомандующий русской действующей армией — оба фанатично религиозные — занимали свои обычные места на левом клиросе, и из церкви их почти не было видно. Их силуэты заметны были только в короткие периоды коленопреклонения, педантично ими выполнявшегося.
Вся середина церкви была занята белой группой министров, окруженных чинами Ставки в своих серых походных кителях. У всех торжественные, серьезные лица, отвечавшие внутреннему настроению…
После завтрака, в два часа дня, началось совещание. Оно было открыто императором Николаем II.
Первым докладывал приглашенный в Ставку главноначальствовавший в Москве граф Сумароков-Эльстон[134] о недавних
В заключение императору Николаю были доложены соображения о желательности его обращения к народу с призывом совместно с правительством работать для доведения войны до благополучного конца.
Обращение это рисовалось совещанию в виде особого высочайшего рескрипта на имя председателя Совета министров, заблаговременно приготовленного и теперь прочитанного Кривошеиным. Мысль о рескрипте была государем одобрена.
По окончании совещания участники такового получили приглашение к торжественному высочайшему обеду, до начала которого члены нового Совета министров были сфотографированы в общей группе с государем в центре.
Затем вечером, по окончании обеда, часть министров с Кривошеиным во главе прошла в мой рабочий кабинет, чтобы выслушать доклад о положении дел на фронте. И хотя я не мог порадовать их какими-либо утешительными данными, а, напротив, счел необходимым предупредить о вероятном оставлении нами Варшавы, тем не менее в налаживавшемся общении Ставки с правительством все мы почувствовали нечто свежее и бодрящее…
В дни описанного выше совещания, 14 июня 1915 г., императором Николаем II был подписан высочайший рескрипт на имя председателя Совета министров статс-секретаря Горемыкина.
В этом рескрипте государь подчеркивал, что со всех концов России к нему доходят обращения о горячем стремлении русских людей приложить свои силы к делу помощи армии. Затянувшаяся война, говорилось далее, и в самом деле требует нового напряжения.
«Враг должен быть сломлен, до того не может быть мира».
Ввиду этого царь ожидает от правительства и общественных учреждений, от русской промышленности и от всех верных сынов России без различия взглядов и положений сплоченной, дружной работы для нужд армии. Образовав по вопросам снабжения армии особое совещание с участием членов законодательных учреждений и представителей промышленности, заканчивал государь свой рескрипт, он признает необходимым приблизить и время созыва законодательных учреждений, дабы выслушать голос земли русской. Предрешив поэтому возобновление занятий Государственного совета и Государственной думы не позднее августа сего года, он поручает Совету министров разработать по его указаниям законопроекты, вызванные потребностями военного времени…
НОВЫЕ «СУМЕРКИ»
Не вливают, однако, в
Немощный и окаменелый в своих воззрениях, Горемыкин был, конечно, не тем лицом, которое могло бы осуществить программу 14 июня и вступить в борьбу с теми силами, кои немедленно стали работать против нее. Оставление его на высоком ответственном посту подрывало доверие к прочности нового курса.
Но еще более сильное недоверие к искренности царского призыва вызвал слишком неопределенный и, главное, отдаленный срок созыва Государственной думы, указанный в рескрипте. Переговоры по этому поводу лидеров думских фракций с председателем Совета министров лишь закрепили это недоверие. Горемыкин явно стремился оттянуть срок созыва Думы возможно далее и определенно высказывался против длительной сессии.
Таково же было настроение и в дворцовых кругах.
«Я слышала, — писала 25 июня императрица государю, — что этот отвратительный Родзянко и другие были у Горемыкина с просьбой о созыве Думы. Пожалуйста, не надо!.. Россия, слава Богу, не конституционное государство…»
Лишь после долгих препирательств день открытия Государственной думы был установлен на 19 июля, то есть в день годовщины объявления нам войны.
Церемония открытия Государственной думы, по рассказам очевидцев, произвела малободрящее впечатление. Заседание, продолжавшееся до позднего вечера, было заполнено речами представителей правительства и ответами на них.
Первое слово было за председателем Совета министров.
Речь «умирающего» Горемыкина была произнесена вялым, тихим голосом и отозвалась гнетуще в сердцах всех слушателей, хотя в ней и говорилось о необходимости общих усилий для доведения войны до победного конца. В целях подтверждения своих намерений в этом смысле правительство сочло необходимым внести в Думу особый законопроект о расширении состава путем привлечения различных общественных сил и компетенции существовавшего уже особого совещания для объединения мероприятий по снабжению армии.
В числе других министров выступал также и новый управляющий военным министерством генерал Поливанов, в лице которого Дума приветствовала идею обновления армии. Генерал Поливанов нарисовал потрясающую картину положения наших войск в смысле снабжения и для успокоения общественного мнения через несколько дней сообщил о согласии государя на привлечение бывшего военного министра генерала Сухомлинова к расследованию причин неудовлетворительного снабжения армии.
Это было началом той цепи событий, которая привела генерала Сухомлинова к преданию суду и осуждению, состоявшемуся, однако, только в 1917 г., уже при Временном правительстве.
Так как можно было ожидать со стороны Государственной думы выпадов по адресу Распутина, то обстановку постарались смягчить отправкой этого вредного временщика на родину, в Сибирь. Удаление Распутина приписывалось энергии и влиянию нового обер-прокурора Святейшего Синода Самарина.
Но перемены, происшедшие в составе правительства, и те небольшие политические уступки, которые были одновременно сделаны, не удовлетворили общественное мнение. Уже первые заседания Государственной думы должны были убедить правительство в том, что она готова оказать поддержку и содействовать власти лишь при условии дальнейшего выполнения этою властью известных политических требований, признававшихся необходимыми для доведения войны до благополучного конца. На основе поддержки этих требований сошлось большинство центральных фракций Думы, составивших впоследствии думский «прогрессивный блок»[135]. Самым главным требованием этого блока явилось составление правительства, «пользующегося доверием страны». Столь расширенная формула данного требования была принята в результате желания учредителей блока дать возможность войти в него всем тем, кто не признавал возможным или еще не решался требовать ответственного перед Государственной думой правительства.