Конец российской монархии
Шрифт:
Так выявилась в данном случае слабость воли императора Николая II, поддавшегося внушениям своего коварного гостя Вильгельма. Когда же этот договор стал известен в нашем министерстве иностранных дел, то руководителям этого ведомства, графу Дамсдорфу[139], а затем Извольскому, стоило много труда и дипломатического искусства, чтобы аннулировать его значение и убедить правительство Франции в том, что данное соглашение явилось в результате не двоедушия монарха, а его предположения о возможности привлечения к этому договору впоследствии Франции. Как уже следует из предыдущего, по существу, острие договора было направлено против Англии, которая
Однако с неблагоприятным впечатлением, произведенным на Францию этим договором, русскому правительству пришлось вновь встретиться в 1917 г., уже после отречения императора Николая II от престола. В мае этого года появились сначала в русской, а затем и в заграничной печати нескромные разоблачения по этому поводу. Это было время, когда в результате русской революции среди французов была поколеблена вера в устойчивость русской политики. Нашему послу в Париже Извольскому пришлось иметь с представителями французского правительства продолжительную беседу, убеждая их в том, что ответственные руководители русской внешней политики оставались всегда лояльными по отношению к принятым ими на себя обязательствам и что самый договор, о котором шла речь, никогда не мог считаться вошедшим в силу, ибо осуществление его было поставлено в зависимость от присоединения к нему французского правительства.
Словам тем не менее верили плохо, и для убеждения в стремлении России продолжать войну с союзниками требовались более реальные доказательства в виде перехода русских войск в наступление, которое могло быть организовано только в середине лета.
Во главе морского министерства при императоре Николае довольно долго стоял адмирал Григорович. Это был умный и очень тонкий министр, которого одно время даже прочили на пост премьера. Усилия его были сосредоточены на скорейшем воссоздании флота, погибшего в период японской войны.
В 1912 г. адмиралом Григоровичем была внесена в законодательные учреждения морская программа, существенной частью которой являлась постройка судов линейного флота. Наш Генеральный штаб, как и некоторые группы морских офицеров, не разделял мнения о пользе срочной постройки линейных судов и усматривал в испрашивавшемся отпуске многомиллионных ассигнований на эту постройку серьезный тормоз для развития более необходимого подводного флота и сухопутной армии.
Инспирируемый нами, генерал Сухомлинов, никогда не умевший, впрочем, быть настойчивым в вопросах, которые могли поколебать его личное положение, пытался, однако, несколько раз докладывать государю о несвоевременности выдвигавшейся морским министром программы, но напрасно. Государь, питавший к морскому делу и к морякам личное расположение, упорно держался взглядов адмирала Григоровича и не сдавался.
— Я ничего не могу сделать, — сказал нам однажды В. А. Сухомлинов. — В последний раз государь, случайно бывший в морской форме, сухо возразил мне: «Предоставьте, Владимир Александрович, более авторитетно судить о военно-морских вопросах нам, морякам».
Так решительно император Николай пресекал доклады своих министров, имевшие целью повлиять на изменение раз принятого им решения, и особенно в тех случаях, когда вопросы выходили за пределы их непосредственного ведения.
Император, видимо, усматривал в этом вмешательстве покушение на свою самодержавную власть; в действительности же при отсутствии объединенного министерства и единой программы это вмешательство, может быть и ненормальное, было единственным средством доводить
Государь император Николай Александрович был глубоко верующим человеком. В его вагоне находилась целая молельня из образов, образков и всяких предметов, имевших отношение к религиозному культу. При объезде в 1904 г. войск, отправлявшихся на Дальний Восток, он накануне смотров долго молился перед очередной иконой, которой затем благословлял уходящую часть.
Будучи в Ставке, государь не пропускал ни одной церковной службы. Стоя впереди, он часто крестился широким крестом и в конце службы неизменно подходил под благословение протопресвитера отца Шавельского. Как-то особенно, по-церковному, они быстро обнимают друг друга и наклоняются каждый к руке другого.
Вера государя, несомненно, поддерживалась и укреплялась привитым с детства понятием, что русский царь — помазанник Божий. Ослабление религиозного чувства, таким образом, было бы равносильно развенчанию собственного положения.
Не рассчитывая на свои силы и привыкнув недоверчиво относиться к окружающим его людям, император Николай II искал поддержки себе в молитве и чутко прислушивался ко всяким приметам и явлениям, кои могли казаться ниспосылаемыми ему свыше. Отсюда его суеверность, увлечение одно время спиритизмом и склонность к мистицизму, подготовившими богатую почву для разного рода безответственных влияний на него со стороны.
И действительно, в период царствования этого государя при Дворе не раз появлялись ловкие авантюристы и проходимцы, приобретавшие силу и влияние.
Достаточно вспомнить о «предтече» Распутина — знаменитом Филиппе, игравшем при Дворе в свое время столь видную роль.
Рядом с религиозностью, суеверием и мистикой в натуре императора Николая II уживался и какой-то особый, восточный фатализм, присущий, однако, и всему русскому народу. Чувство это отчетливо выразилось в народной поговорке «От судьбы не уйдешь».
Эта покорность судьбе, несомненно, была одною из причин того спокойствия и выдержки, с которыми государь и его семья встретили тяжелые испытания, впоследствии выпавшие на их личную долю.
Довольно распространено мнение, что император Николай II злоупотреблял спиртными напитками. Я категорически отрицаю это на основании довольно долгих личных наблюдений. Еще в 1904 г., во время частых железнодорожных путешествий государя по России, равно как и в различные периоды мировой войны, мне приходилось много раз быть приглашаемым к царскому столу, за которым картина была всегда одинаковой. Не существовало, конечно, того «сухого» режима, о котором мы часто читали в рассказах о современной жизни в США, но не приходилось также встречаться и с тем, что так легко разносилось досужею людскою сплетнею.
Государь подходил к закусочному столу, стоя выпивал по русскому обычаю с наиболее почетным гостем одну или две чарки обыкновенного размера особой водки «Сливовица», накоротке закусывал и после первой же чарки приглашал всех остальных гостей следовать его примеру. Дав время всем присутствовавшим закусить, император Николай II переходил к обеденному столу и садился посередине такового, имея неизменно против себя министра Двора, по наружному виду чопорного и накрахмаленного графа Фредерикса. Остальные приглашенные усаживались по особым указаниям гофмаршала. Обносимые блюда не были многочисленны, не отличались замысловатостью, но бывали прекрасно приготовлены. Запивались они обыкновенным столовым вином или яблочным квасом, по вкусу каждого из гостей.