Конец Вавилона
Шрифт:
— Я иду с вами, — сообщил он Ма-Шану.
— Минуточку, — возразил тот. — Вот Даниил, когда он скажет, мы улизнем.
к * *
И верно, в залу вошел старик и остановился прямо перед Валтасаром.
— Ты и есть тот самый Даниил, — спросил тот, — один из иудейских пленников, которых привел Навуходоносор, мой славный предок?
— Я тот самый Даниил, — отвечал пророк.
— Я узнал, что в тебе находят ум, мудрость и прозорливость, — одним словом, дух богов. Ни один волхв Халдеи не смог дать мне объяснение надписи, только что начертанной таинственной рукой прямо передо мной на этом полотне:
Если ты сможешь открыть мне ее подлинный смысл, то будешь облачен в пурпур, который я приказал снять с плеч моего лживого волхва, шею твою обовьет золотое ожерелье, и ты станешь третьим по могуществу в царстве.
Даниил взглянул на надпись. Неожиданно лицо старца осветил божественный свет, и он заговорил сильным голосом, который услышали все:
— Сохрани свои дары и отдай свои подношения другому. И все же я дам тебе толкование фразы.
О царь, Небесный Царь дал Навуходоносору власть, величие, славу и великолепие — все народы, все племена, люди всех наречий пребывали в страхе и трепетали перед ним. Он предавал смерти, кого хотел, и оставлял в живых, кого хотел. Он возвышал тех, кого хотел, и принижал тех, кого хотел. Но когда его сердце возвысилось и дух его очерствел до высокомерия, он был свергнут со своего царского трона и лишен своей славы; он был изгнан от детей своих, от людей, его сердце стало подобно сердцу животных, и жилище его было с дикими ослами. Ему, точно быку, давали траву, и тело его орошала небесная роса, пока он не признал, что только Бог владычествует над царством людей и дает его тому, кто ему мил.
Ты, Валтасар, его сын, ты не смирил своего сердца, хотя все это тебе известно. Ты восстал против Царя Небесного: сосуды из его дома несли перед тобой, и вы воспользовались ими, чтобы пить вино, ты и твои вельможи, ваши жены и ваши наложницы.
Так ты возвеличил богов серебра, золота, бронзы, железа, дерева и камня, которые ничего не видят, ничего не слышат и ничего не знают, и оскорбил Бога, в руке которого твое дыхание и который управляет твоими путями.
Вот почему он послал руку, что начертала эту надпись:
И эти слова в их скрытом смысле означают, что подсчет сделан, но после взвешивания полагается раздел благ.
— Но чаша из святая святых, — произнес Валтасар, в растерянности вставший с ложа, сжав один кулак, а в другом держа священную чашу из Иерусалимского храма, — снова наполнена нечистой влагой.
— Это означает, о царь, что Господь исчислил твое царствование и положил ему конец, это означает, что ты был взвешен на весах и признан легким, это означает, что твое царство без промедления будет поделено между мидянами и персами!
Смешок, разнесшийся по всей зале, был ответом на жуткое предупреждение, уверенным голосом произнесенное Даниилом. Царь залпом осушил священную чашу и с издевкой швырнул ее к ногам пророка.
— А пока, — молвил он, — назначаю тебя третьим лицом в моем царстве. Пусть принесут пурпурную мантию и золотое ожерелье! Сегодня, — и в его голосе на мгновение послышалась свирепость, — последний день праздника Сакака. Не будем забывать об этом. При твоем высоком покровительстве и моими стараниями Вавилон погибнет. Что же, пусть свершится судьба! Откуда столь подавленный вид, господа? Выпьем, выпьем еще! Ваши жены требуют ваших ласк… Нет! Вам это ни к чему, раз так, пусть войдут продажные девки, которые
Обессиленный, царь рухнул на диван, прикрыв глаза. Его слова отнюдь не пробудили веселья. Все чувствовали, что пророк Даниил говорил не просто так…
— Готов поспорить, — сказал Ма-Шан, — что у этого еврея были веские основания для подобных слов. По его уверенности…
— Черт возьми, — отвечал Поладамастор, — ему пришлось пройти через весь город. Не иначе, персы пробили брешь в стене. Возможно, он их встретил, вероятно, сейчас они идут к дворцу. Как только царский гарем прибудет сюда, закроют все двери и, видимо, подожгут здание. Это в духе Сарданапала. Уходим.
И Виетрикс, Ма-Шан и Поладамастор выскользнули через дверь для челяди. Как раз в этот момент в зал входили обнаженные девушки из гарема и юноши, так что уход друзей остался незамеченным. Что же касается Ди-Сора, он во что бы то ни стало захотел остаться. Он считал, что сейчас или никогда должен при появлении вражеского войска воспламенить сердца на битву.
Однако призыв Валтасара остался без ответа. Царские рабыни, сразу оценив состояние полного опьянения, в котором пребывали мужчины, не имели ни малейшего желания принимать их в таком виде. Тем не менее они, кому царь столь редко оказывал честь своей любовью, охотно воспользовались бы этой неожиданной свободой. Царские наложницы собрались вокруг других женщин. Так что теперь и те и другие напряженно вслушивались, что происходит за большой дверью, ожидая какого-нибудь таинственного вмешательства…
Валтасар лениво поднялся со своего ложа и, поддерживаемый торопливо бросившимися к нему любовниками, с трудом произнес следующие слова:
— Ну что ж! Смелей! Разве я не приказал, чтобы все совокуплялись? Разве двери уже открыты? Но что это за глухие удары?
И точно, вот уже некоторое время страшные удары сотрясали стены.
— Что это за удары? — вторили ему хмельные мужчины, с трудом поднимая отяжелевшие веки.
И тогда женщины, подошедшие еще ближе к двери, ответили:
— Рабы по твоему приказу, о царь, запирают и замуровывают двери. Очень скоро мы осыплем своими ласками твоих воинов.
— Моих воинов! — простонал Валтасар. — Мои отважные воины спят! Смелей! Смелей!
В этот самый момент Ди-Сору удалось подобраться к царю, перелезая через распростертые тела.
— Я как раз, — начал он, — сочинил одну поэму, из тех, что называют хрониками, призванную поднять дух воинов. Позвольте, ваше величество…
— Разумеется, — согласился Валтасар. — Момент настал. Читай свою хронику, поэт.
И налил себе полный кубок.
Сияющий Ди-Сор вытащил табличку, которую носил под платьем и уверенно начал:
— Вступительное послание в память о великом Навуходоносоре…
Но не смог продолжать. Раздался мощный удар, от которого дворец покачнулся, и с громоподобным грохотом огромные створки бронзовых дверей парадного зала рухнули.
Вдруг протрезвевшие мужчины вскочили на ноги. Сначала они увидели толпу обнаженных женщин, сбившихся возле главных дверей. Однако, вытянув руки, выставив вперед груди и сталкиваясь задами, они, похоже, вовсе не пытались бежать: они с протяжными криками предлагали себя…