Конец века

Респов Андрей

— Оху… сколько?! Это ж два «Москвича-412»!

— Бери выше, две «Волги»! Но не спеши, Толя, радоваться. К тому времени даже на зарплату в пару тысяч ты семью нормально прокормить не сможешь. Так вот, это очередная придумка, как с одной стороны не просто навешать лапши на уши людям, но и похоронить его под этой лапшой, содрав три шкуры и поделив имущество СССР между парой сотен особо хитровы@банных будущих миллиардеров из числа причастных к кормушке. А представлено это будет, как великое благо и выход из углубляющейся ж@пы, с рекламой и танцами по зомбоящику. Народ и страну будут нагло обувать в валенки на рыбьем меху, а большинство будет считать, что приобщается к мировой культуре частнособственнических отношений. Лохотрон, замешанный на идеологии всеобщего счастья новой рыночной России.

— Так что ж делать, Гаврила? — растерянно икнул и откинулся на спинку стула

Толян.

Будучи старше меня на четыре года, брат с детства с уважением относился к моим способностям в образовании и науках. И сейчас невольно обратился за разрешением накипевших вопросов именно ко мне. К тому же, кроме меня, за столом больше никого не было.

— А я что, Ленин, Толь? Или Энгельс пополам с Марксом? Я, конечно, будущий доктор, но всего не знаю. Не, Толя, сам, сам, сам! Единственно, шо меркурю, — я сделал вид, что глубоко задумался, — народ у нас в большинстве своём тёмный. Весь опыт коммерции — вырастить помидоры на рынке, да продать за рупь-два. Или сп@здить мешок комбикорма и опять же продать. Примерно в таких вариантах. Я утрирую, конечно, но думаю, в том бардаке, что начнётся с отпусканием цен и раздачей пропусков в экономический рай, очень много, кто потеряется. Ибо тёмен наш разум, страшно необразованный мы в смысле экономики народ. Слова «ваучер», «акции», «биржа» и прочие вызывают у нас тревогу, несварение и геморрой одновременно, а также смутные воспоминания о дореволюционной жизни буржуев из советского кинематографа. Вот и пустится народ во все тяжкие: кто на водку менять ваучеры, кто на рынок в скупку снесёт за пару-другую бумажек с американскими президентами. Будут такие, кому повезёт сменять их на телевизор или даже на холодильник. Но это уже почти миф. Наверняка появятся ушлые ребятки, которые сколотят какие-нибудь фонды или корпорации по добровольно-законному отъёму у населения этих ваучеров, якобы с целью грамотного и выгодного вложения их в собственность перспективных коммерческих объектов бывшего союза. Не удивлюсь, что за свои услуги они ещё и стрясут с народа четвертной-другой. Затем поморочат голову с годик-два и растают в дымке тумана того самого счастливого изобильного будущего. А русский мужик, что сделает? — я вопросительно посмотрел на брата.

— Что «что»? — резко вскинулся уже осоловевший Толян, — известно, что, ик! Матюгнётся, плюнет, разотрёт, выпьет и закусит! Наливай давай, Гаврила!

— Правильно. Потом протрезвеет с утра и пойдёт на работу, заколачивать свой честный рубль, успокаивая себя рабской поговоркой: «Не жили богато, нечего и начинать».

— Чё ж ты такой умный, Гаврила, а толком ничего подсказать-то не можешь? — досадливо качнул головой Толян.

— Ну почему, Толь? И в этой ситуации можно при барыше оказаться. Вопрос только в отношениях с собственной совестью. Готов ты по головам идти? Ради выгоды не жалеть ни соседа, ни товарища, ни меня, к примеру? К тому же готов всегда ответить за свои стремления головой? По-взрослому! Это ж та же война… Желающих погреться у костра дикого рынка будет орда. Это тебе не честная охота, Толян. Там у тебя вертикалка, сноровка и опыт охотника против клыков и инстинктов кабана. К тому же как ни крути, ты в гостях, а зверь у себя дома. Всё справедливо. А на рынке против твоей двустволки сплошь нарезняк да пулемёты с пушками. Честного противостояния не дождёшься. К примеру, с ваучерами. Можно попробовать обходной путь, скажем, самому замутить скупку ваучеров за водку или за деньги. За недорого, конечно, пользуясь всеобщей неграмотностью. Потом перепродать уже более сведущим людям, но уже за совсем другую цену. Но тут всегда есть риск самому быть стриженным. Ибо дураков среди ловчил на удивление мало. Или ещё попробовать вложить ваучеры в собственность земельных объединений. Получить реальный пай плодородной земли. Но опять же, долго держать её не стоит, если нет средств и опыта на развитие. Разве что для перепродажи. Ну и ещё один вариант, совсем уж полуфантастический, найти контакты и наводки на покупку акций первого выпуска за ваучеры, например, «Газпрома». Это трудно, вряд ли ваучер будут обменивать на целую акцию по номиналу. Но если удастся… тогда, считай, ты бога за яйца поймал.

— Чего-то от твоих рассуждений у меня голова потяжелела, Гаврила, газпромы какие-то, давай-ка ещё по одной накатим и спать, — яростно потёр веки Толян. Взгляд его уже плыл — явный признак серьёзного опьянения.

— А давай! — легко согласился я, радуясь, что не нужно объяснять кто такой Мавроди и рассказывать об «МММ», тогда у ж точно стошнит. Надоело лепить из говна конфету.

И мы накатили. А потом ещё пару

раз для верности, ибо не фиг или когда ещё удастся так посидеть?

Долго потом на следующий день на обратном пути в междугороднем автобусе я наш разговор крутил и так, и эдак. Глупость ведь несусветная, а на душе полегчало. Тоже мне, попаданец-пропаданец. Надеюсь, после протрезвления у брата мало что останется в голове о нашем разговоре. Но главную задумку я всё же выполнил. Как ни крути, а в этой реальности моим будет полегче с этими деньгами.

На удивление, организм анавра справился с похмельем на пять баллов. Быстро и без малейших последствий. Точнее, оказалось достаточно двухчасового сна, чтобы я проснулся среди ночи отдохнувшим и совершенно без признаков абстиненции.

По сути дела, вчера я только и делал, что вводил брательника в раздрай и сомнения о будущем. В результате оба нафантазировали с три короба, так ничего существенного и не придумав. Ну он-то ладно, наивный советский парень. Я же по уши напичкан читанными-перечитанными за тридцать лет заключениями экспертов самого различного ранга: от каминаутов Чубайса до велеречивых прорицаний Грефа. Помну, сошлись с Толяном на том, что вся эта бодяга с ваучерами изначально придумана для простаков, впрочем, как и большинство хлынувших на головы несчастных граждан предстоящих реформ.

А вот интересно, будь у меня задача и вправду попытаться что-то изменить в этой реальности, в смысле помочь родной стране, пардон за пафос. На ум ничего лучше и не приходит, чем, пользуясь приобретёнными способностями, отыскать и обнулить всех известных мне фигурантов социально-экономической вакханалии 90-х. Вся ситуация в России сейчас ближе всего к той, что в шахматах принято называть термином цугцванг. Любой ход ведёт к ухудшению позиции. Вот бы шарахнуть этой самой шахматной доской от всей своей анаврской души! Да по башке или по наглой рыжей морде. Кому как нравится. Кстати, не так уж и глупо. Перед глазами встала картина болтающихся в пеньковых петлях Ельцина, Чубайса, Березовского, подвешенных в арке Спасской башни Кремля с деревянными табличками на груди, на которых читалась кривая надпись: «Не успели». А что, не так уж это и невыполнимо.

Похоже, пройдёт ещё пару месяцев для меня, и от отчаяния или тоски именно подобный вариант ухода от текущей реальности станет довольно заманчивым. Если уж уходить, то дверью следует хлопнуть как можно громче. Хоть бы не зря столько трудов в аватар вложено.

Ох, и кровожаден ты, Гаврюша! Видать, вчерашние излияния всё же даром не прошли.

Во всех этих заботах, поездках и хлопотах, не скрою, чаще приятных, ноябрь и большая часть декабря, уходящего 91-го, пролетели, словно очередная глава приключенческого романа на чердаке у бабушки.

Народ готовился к новогодним праздникам, как мог. Приближающаяся зимняя сессия довлела над умами и свободным временем студентов. Короче, жизнь кипела, а радости не было. И не только, потому что с первого января, а я знал наверно, жизнь в новоиспечённой России будет всё меньше напоминать повидло.

Я шёл по улице, пересекающейся с переулком, где ютилась моя общага и улыбался. Почему-то в памяти то и дело настойчиво всплывал недавний эпизод, как в день торжественного снятия гипса Машка была особенно молчалива и задумчива, словно за все эти две недели, проведённые в разговорах, спорах о прошлом-будущем, кинодебютах и полуночном преферансе на двоих её любопытство полностью иссякло.

Вернулись мы из травмпункта тогда ещё засветло, и квартира Сикорской показалась мне какой-то пустой и грустной. Повода оставаться у девушки в гостях больше не было. И от этого почему-то становилось…нет, не грустно, нет. Тоскливо как-то… Словно только вот сейчас смотрел старый и удивительно светлый фильм, а он неожиданно закончился. В кинозале зажёгся свет, и зрители потянулись к выходу, хлопая откидными сиденьями…

Также молча Машка поставила чайник на газовую конфорку, протестующе скрипнула дверцей буфета, доставая чашки и сахарницу. Видимо, девушка испытывала что-то схожее с моими чувствами. Видимо, предстояла чайная церемония расставания, да и ощущение неловкости момента приближалось к своему апогею.

Я сидел вполоборота к девушке и, не знаю почему, никак не мог сам начать разговор. Вернее, не то, что не мог, а всё внимательнее прислушивался к себе, понимая, что просто не хочу его начинать до зубовного скрежета.

— Гавр, а тебе обязательно возвращаться на свою квартиру? Ну, в самом деле? Ты ведь прекрасно можешь бегать по городу в поисках Демиурга и отсюда… — две крепкие тёплые руки неожиданно, но в то же время робко обвили мою шею. Я и не заметил, как Маша зашла ко мне за спину.