Конец всех песен
Шрифт:
– О, я не должна была...
На лужайке сейчас пасся единорог.
Он поднял голову, его глаза были мягкими и разумными. На золотом роге блестело солнце.
– Мне говорили, что все это не существует. Моя мать упрекала меня за глупые фантазии. Она говорила, что из этого не выйдет ничего хорошего.
– И вы все еще так думаете?
Она посмотрела на него.
– Полагаю, что я должна так думать.
Он ничего не сказал.
– Моя мать утверждала, что маленькие девочки, верящие в сказки, вырастают пустыми и разочарованными. Мне говорили, что мир, в конце концов, суров и
– Это разумное верование, хотя, я думаю, и не приносящее удовольствия.
– И все же здесь не меньше жестокости, я думаю, чем в моем мире.
– Жестокости?
– Ваши зверинцы.
– Конечно.
– Но, теперь я поняла, вы не осознаете, что вы жестоки. В этом смысле вы не лицемеры.
Джерека радовало слушать ее голос, как он мог бы радоваться мирному жужжанию насекомого. Он говорил только чтобы поощрить ее к продолжению.
– Мы держим в нашем обществе больше пленников, - сказала она. Сколько жен являются пленниками в своих домах, у своих мужей?
– она помолчала.
– Я не посмела бы думать о таких радикальных вещах дома, не говоря уже о том, чтобы высказать их.
– Почему?
– Потому что я обидела бы других. Потревожила бы моих друзей. Имеются общественные рамки поведения, намного более прочные, чем моральные рамки или рамки закона. Вы поняли это уже в моем мире, мистер Корнелиан?
– Я узнал кое-что, но не так много. Вы должны продолжать учить меня.
– Я видела тюрьму, где вы были в заключении. Сколько там пленников не по своей вине? Жертвы бедности. И бедность порабощает столько миллионов людей, намного больше, чем вы могли когда-либо созерцать в своих зверинцах. О, я знаю, знаю. Вы могли бы поспорить, и я не смогла бы отрицать.
– Да?
– Вы добры ко мне, мистер Корнелиан, - ее голос затих, когда она снова посмотрела на свое творение.
– О, оно так прекрасно!
Он шагнул к ней и положил руку на плечо. Она не воспротивилась.
Прошло какое-то время. Она обставила их дворец простой комфортабельной мебелью, не желая загромождать комнаты. Она вновь установила строгий порядок дня и ночи. Она создала двух больших черно-белых котов, и парки вокруг дворца были заселены оленями и единорогами. Ей хотелось книг, но Джерек не смог найти ни одной, поэтому, в конце концов, она начала писать книгу сама и нашла это занятие почти таким же удовлетворительным, как чтение. И все-таки он должен был продолжать ухаживать за ней, она все еще отказывала ему в полном выражении своих привязанностей. Когда он предложил жениться и продолжал часто делать это, она отвечала, что дала церемониальную клятву быть верной мистеру Ундервуду, пока смерть не разлучит их.
Джерек возвращался время от времени к убедительной логике, что мистер Ундервуд мертв, много тысячелетий, и что она свободна. Он начал подозревать, что ей важна не клятва мистера Ундервуда, а она играет с ним или ждет от него каких-то действий. Но какими должны быть эти действия, она не давала ни малейшего намека.
Эта идиллия, хотя и приятная, омрачалась не только его разочарованием, но также его тревогой за своего друга, Лорда Джеггета Канарии. Джерек начал сознавать, до какой степени он полагался на руководство Джеггета
Тем не менее однажды утром, когда он отдыхал один на балконе, в то время как миссис Ундервуд работала над своей книгой, он заметил прибытие гостя в посудине, напоминающее египетское судно из эбонита и золота. Это был Епископ Касл в своей высокой короне на красивой голове, высоким жезлом в левой руке, степенно шествовавший от аэрокара на балкон и легонько поцеловавший его в лоб, похвалив белый костюм Джерека, сотворенный ему миссис Ундервуд.
– Все успокоились после вечеринки Герцога, - информировал его Епископ.
– Мы вернулись к нашим старым жизням с некоторым облегчением. Монгров показался больным, разочарованным, не правда ли?
– Почему?
Герцог Королев не принял во внимание вкусы гостей, что вряд ли является достоинством человека, желающим быть самым популярным хозяином.
– К тому же, - добавил Джерек, - сам Герцог не интересуется пророчествами этого инопланетянина. Он, вероятно, надеялся что Монгров испытает какие-нибудь приключения во время путешествия во вселенной что-нибудь с разумной долей сенсации. Хотя на Монгрова можно положиться в том, что он испортит любое начинание.
– По этому мы любим его.
– Конечно.
Миссис Ундервуд в розово-желтом платье вошла в комнату позади балкона. Она протянула руку.
– Дорогой Епископ Касл. Как приятно видеть вас. Вы останетесь на завтрак?
– Если не стесню вас, миссис Ундервуд.
Было ясно что он много узнал об обычаях Эпохи Рассвета.
– Конечно нет.
– А как моя мать. Железная Орхидея?
– спросил Джерек.
– вы видели ее?
Епископ Касл почесал нос.
– Значит ты не слышал? Она стала твоим конкурентом, Джерек. Она как-то уговорила Браннарта Морфейла позволить ей взять одну из его драгоценных машин времени. Она исчезла!
– Сквозь время?
– Да. Она говорила Браннарту, что вернется с доказательствами его теории свидетельством... что ты сфабриковал историю, рассказанную ему! Я удивлен, что никто до сих пор не информировал тебя, - Епископ Касл рассмеялся.
– Она настолько оригинальна, твоя прекрасная мать.
– Но она может погибнуть, - сказала миссис Ундервуд.
– Она осознает риск?
– Я думаю, полностью.
– О!
– воскликнул Джерек.
– Мама!
– он прикусил нижнюю губу.
– Это ты, Амелия, чьим конкурентом она хочет быть. Она думает, что ты превзошла ее!
– Она говорила, когда вернется?
– спросила миссис Ундервуд Епископа Касла.
– Нет, но Браннарт может знать. Он управляет экспериментом.
– Управляет! Ха!
– Джерек сжал свою голову руками.
– Мы можем только молиться и надеяться, что она вернется невредимой сказала миссис Ундервуд.
– Время не сможет победить Железную Орхидею!
– засмеялся Епископ Касл.
– Ты слишком мрачен, она скоро вернется, и без сомнений, с новостями, не хуже твоих. На это, я уверен, она и надеется.