Конец второй республики

Ализаде Зардушт

Было несколько странным просить меня передать такого рода информацию, но если Вафа думает, что это так важно, то, ясное дело, я передам послание. Вероятно, Фронт несколько воодушевится от факта, что хотя бы пара стран отказывается признать Муталлибова. Более важным было то, что такой способ передачи послания означал, что Вафа окончательно покинул корабль. И я был удивлен тем, сколько же людей из старой элиты имели затаенные мысли насчет возвращения Муталлибова. Избегая дорожных постов, я вернулся в штаб-квартиру Фронта и сумел пробиться через охрану на второй этаж. Я искал заместителя председателя Фронта,

директора департамента информации и близкого друга Абульфаза Ниязи Ибрагимова. Я нашел его и пересказал без комментариев то, что Вафа сказал мне об официальной позиции, которую занимают США и Турция о наступлении на демократию.

— Гулузаде сказал тебе передать это мне?

— Да.

— Почему?

— Не знаю.

На его мрачном лице появилась улыбка.

— Они разваливаются, — сказал он и заспешил передать послание чрезвычайному заседанию лидеров Фронта, собравшихся в задней комнате здания. Было около трех утра, и даже если Фронт планировал бодрствовать всю ночь, было самое время для меня, чтобы пойти домой и немного отдохнуть перед решительными событиями завтрашнего дня. Но даже в постели адреналин и выстрелы на близлежащих улицах не дали мне заснуть до рассвета.

* * *

15 мая был трудным весенним днем на побережье Каспия. Я обнаружил, что дорога заблокирована — не восставшей полицией, а толпой покупателей, которые, казалось, основательно безразличны к факту, что их нация катится к гражданской войне. Комиссионные магазины бойко торговали. Женщины делали себе прически и маникюр. Мужчины сидели в чайханах: играли в домино и перечитывали новости. Вероятно, большинство гражданских войн, и может, даже войн вообще, проходят похоже на эту: люди борются с надвигающимся безумием прикипанием к нормальной жизни. Только когда уже пишется История, кажется, что люди бросают все и устремляются на фронт, оставаясь там до окончательной победы или поражения, в то время как непрерывно падают бомбы.

Перед тем, как пойти в штаб-квартиру Фронта, я решил посмотреть на 12-и этажное президентское здание из белого и коричневого гранита. Здесь лунатическое состояние не так превалировало: сотни вооруженных людей были собраны в предвидении атаки, которой им угрожали. По крайней мере, они отнеслись серьезно к ультиматуму «гражданину Муталлибову». Большинство составляли штатные полицейские, вооруженные автоматами. Но их также прикрывала бронетехника: во внутреннем дворе я насчитал 4 БТР-а и 2 танка Т-54, их двигатели тихо ворчали. Более тревожным было то, что я узнал людей из команды, я встречал их ранее в Агдаме — это были люди Гатыр-Мамеда. Одним из этих людей был наполовину русский, наполовину азербайджанец, психопат по имени Вагиф.

— Вагиф, — закричал я, — как делишки-то?

— Великолепно, — сказал он.

— Где Гатыр?

— Он приедет завтра и приведет больше людей, — сказал Вагиф и лениво ушел прочь.

В центре толпы полицейских я увидел еще одного человека, которого знал: Фуад, хозяин нашей квартиры. Замечательно хороший парень со стальным телом, он был капитаном полицейских в штатском. Впрочем, сегодня он был в бронежилете и со снайперской винтовкой.

— Все это закончится кровью, — сказал он. — Я не вижу другого выхода.

Был полдень, и стрелки часов шли к объявленному

сроку ультиматума.

* * *

Атмосфера в окрестностях парка 26 Комиссаров была наэлектризована и становилась напряженнее с приближением к штаб-квартире Фронта. Была такая толчея, что было трудно протиснуться к входу, также трудно было попасть внутрь, особенно потому, что невозможно было нормально говорить из-за марша янычаров, льющегося из громкоговорителей, и который сейчас пели все.

Аллаху Акбар! Аллаху Акбар!

Ордумуз даима олсун музаффар!

Я сумел пробить себе дорогу внутрь, а затем пробился на второй этаж сквозь группы вооруженных до зубов людей в приемной кабинета Ельчибея. В углу я увидел Мехмета Али Байара, совещающегося с Искандером Гамидовым — маленьким человеком, заражающим других своей энергией, а парламент — ужасом. Он исчез вчера, и наиболее признанной версией было то, что он ушел в подполье. Но прятаться было не в стиле Искандера. Он мог быть вне видимости, но он был просто занят.

— Они собираются сделать это, — сказал Байар, — после завершения совещания.

Мехмет Али выглядел полностью истощенным. Он еще хорошо выглядел, если учесть, что не спал 40 часов.

— Что ты имеешь в виду?

— После того, как ты ушел вчера ночью, они провели еще одно совещание

— Да?

— И они были близки к отступлению. Только Искандер был готов идти до конца. Я сказал оставшимся, что они должны сделать это, что это их единственный шанс, что все они будут сегодня же в тюрьме, если не начнут свой марш. Затем я сказал, что Турция получила заверения Москвы, что Россия не будет вмешиваться, что это внутреннее дело Азербайджана.

— Даже так?

— Не было такого сообщения.

— Я думаю, что…

— Я остановил их!

— Это не твое дело…

— Нет, пускай они совершат этот марш, но пусть они совершат это законно и дипломатически верно, как они делали это раньше!

После этого он начал протискиваться к Эльчибею во внутреннюю комнату. Часы показывали четверть второго, время быстро истекало. Я выкуривал одну сигарету и тут же зажигал другую. Часы показали 2 часа, затем прошли еще четверть часа после назначенного времени. Срок ультиматума наступил, а затем ушел в прошлое, но приказа о начале марша не было, только непрерывающиеся мелодии «Mehter»-а. Затем двери внутренней комнаты Эльчибея распахнулись и суровый, но улыбающийся Эльчибей, одетый в пальто, скрывающее бронежилет, вышел мимо группы выстроившихся охранников, на балкон. Я схватил Мехмета Али, чтобы спросить о происходящем.

— Они хотят сделать заявление. Последнее заявление, — сказал он. — Я просто продиктовал его и сказал им передать его мне, американцам и Ягубу Мамедову до того, как они начнут свой марш.

Мехмет Али не бежал по тонкому льду — он мчался во весь опор.

На балконе кто-то выключил музыку марширующих «mehter» и молодой человек зачитывал по пунктам то, что только что продиктовал Байар.

«… Истощив терпение народа… ничего, кроме незаконного захвата власти… сожалея о необходимости применить силу для восстановления конституционного порядка, нарушенного 14 мая… обращаемся к демократическим силам мира…»