Конец второй республики
Шрифт:
«Нам только русского погрома не хватает…» — простонал Муталлибов. После этого Руфат Агаев, ведомый Рагимом Газиевым, прошел сквозь фронтистский кордон и исчез. «Крысы начали убегать» — с горечью подумал я. Вернулся со второго этажа Араз, куда поднялся почувствовавший недомогание президент, и сообщил, что того упрашивают подать в отставку два народных писателя. «А это — люди премьера, расчищают место для своего благодетеля» — подумал я. Араз ушел, через некоторое время возвратился и сообщил, что теперь Муталлибова уговаривает подать в отставку Шейх-уль-ислам Аллахшукюр Пашазаде. «А это старые советские спецслужбы работают» — подумал я.
Араз от
Я вышел в фойе и сквозь огромные стеклянные окна посмотрел на беснующуюся толпу. Много непотребного вида особей женского пола. Прочитал надпись на плакате в руках одной из них: «Смерть братьям Ализаде!»
Что ж, знакомый лозунг. Рядом со мной стоит знаменитый геолог-нефтяник, Герой Социалистического Труда, первооткрыватель тюменской нефти Фарман Салманов. Женщины-фронтистки ругают его матом, одна из них поднимает подол и делает похабный жест. Фарман Салманов в ярости, ругает ее и уходит обратно в зал. Растерянные депутаты прогуливаются по залу, по фойе. Я подошел к выжидающему спикеру Ягубу Мамедову и попросил его дать мне слово, благо депутатам нечего было делать.
— Для чего тебе это надо? — подозрительно спросил Ягуб Мамедов.
— Я расскажу им про то страшное будущее, которое неизбежно наступит, если НФА удастся свалить Муталлибова.
Ягуб Мамедов явно испугался и отказал мне:
— Ты не член парламента, и я не имею права давать тебе слово.
НФА продолжал давить на президента, премьер-министр Гасанов, не скрывая радости, многозначительно молчал. Ягуб Мамедов в ответ на просьбы Муталлибова поставить перед депутатами вопрос о снятии блокады угрожал отставкой. Депутаты были абсолютно безвольны и ожидали указаний своего пастыря-Муталлибова. Президенту стало плохо, его давление начало скакать. Приехали медики, сделали ему инъекцию. Он еще мог вызвать особый отряд КГБ, сотни бойцов хватило бы, чтобы разогнать оставшихся на ночь 300–350 человек. Но Муталлибов панически боялся взять на себя ответственность за решение о применении силы и возможное кровопролитие. Ягуб Мамедов также боялся этой ответственности. Только лидеры НФА не боялись ничего, и, как показали дальнейшие события, это вообще не было проблемой для Гейдара Алиева.
Араз возвратился к нам усталый и разочарованный: Муталлибов почти сломлен, отказывается применить силу, отказывается обратиться к депутатам и лично возглавить их прорыв сквозь окруживших ВС фронтистов, отказывается выйти к толпе в одиночку, которая, по мнению Араза, хотя и грозится убить Муталлибова, сделать это в действительности не посмеет. Наконец, Араз сообщил, что Муталлибов из-за угрозы Рагима Газиева оставить Шушу без защиты сломался и сказал, что скоро выйдет к депутатам и объявит о своей отставке. Вот как описывает эти события американский журналист и писатель Томас Гольц в своей книге «Азербайджанский дневник»:
«Основным вопросом утренней повестки было найти козла отпущения. В данном случае,
Новым — и видимо, временным — председателем стал ректор медицинского факультета Бакинского Университета доктор «Доллар-Ягуб» Мамедов. Закадычный друг Муталлибова, Доллар Мамедов обязан своим прозвищем снижению стандартов приема в университет за взятку. Признавалось, что он как бы стоял в стороне до окончания кризиса и позволил бы бизнесу продолжаться, как и раньше — в трясине. Ходжалы, кажется, был забыт.
Или почти. В придачу к горсти депутатов Народного фронта, скооперировавшихся в Демократический блок, там был удивительльный гость: мэр Ходжалы Элман Мамедов. Мы встречались раньше в сентябре, и я помнил Эльмана, как энергичного человека. Но сейчас он был в состоянии шока, не способным осознать, что 30 членов его семьи погибли, в то время как он выжил в смертельном беге через горы. Он был приглашен для обращения к парламенту. Но Эльман хотел еще чего-то.
— Фильм, — сказал он. — Они не хотят показать фильм.
— Что за фильм? — спросил я, но тут же понял.
Чингиз Мустафаев, известный полевой репортер, заставил, чтобы его взяли на борт военного вертолета, который пролетал над зоной убийств, и снял тела, разбросанные в неглубокой лощине. Это и был фильм, который хотел показать депутатам мэр Мамедов как открытие всех завес для общей дискуссии о трагедии. Но это побуждение было подавлено на основе процедурных норм.
Однако слово фильм (как и все, что происходило) просочилось из парламента и толпа протестующих стала расти.
— Покажите фильм! Покажите фильм! — кричала толпа, и крики были слышны даже сквозь толстые стены и тонированные стекла парламента.
Может, это была предварительная уступка Доллар-Ягуба оппозиции для установления рабочих отношений? Может, это был простопрогиб под давлением, или попытка ублажить всех? Может, он хотел отложить как можно дальше оставшуюся часть повестки: статус президентства, статус Национального Совета, статус армии, статус беженцев? Может, он действительно хотел сам посмотреть фильм. Кто знает? Но когда депутаты вернулись в зал после перерыва на ланч, и оппозиция вновь потребовала показать фильм, Председатель Доллар-Ягуб Мамедов согласился.
Свет померк и четыре монитора, показывающих результаты голосований, стали работать, показывая видеопленку. Прошли первые кадры и следующие 10 минут изменили историю страны. Камера Мустафаева, снимающая из люка вертолета, выхватывала множество объектов внизу на земле. Трудно было сказать точно, что за объекты были внизу. Неразличимая беседа была смешана со звуком двигателя. Затем вертолет приземлился, дверь открылась, и сквозь рев двигателя вертолета был слышен страшный крик Чингиза Мустафаева.