Конец второй республики

Ализаде Зардушт

Численность участников посиделок «ради НФА» росла. Тех, кто не знал адреса, встречали у памятника поэту Насими и препровождали в комнату на Видади 125. После трех собраний народу стало так много, что негде стало сидеть, к тому же одна из досок пола проломилась. И тут один из моих новых знакомых, преподаватель Азербайджанского инженерно-строительного института Расим Иманов предложил проводить заседания в помещении музыкально-спортивного объединения преподавателей и студентов АЗИСИ «Джанги».

«Джанги» по-азербайджански означает и название танцевальной музыки, и название местности в Шамахинских горах. Я спланировал три заседания в помещении клуба «Джанги», находящемся на территории

общежитий АЗИСИ у въезда в Ясамал, один из нагорных районов Баку. На первом заседании обсуждались проблемы исторической науки. Мое приглашение выступить с докладом принял Ариф Юнусов, который изложил официально принятую точку зрения на историю, которой придерживались академики Играр Алиев и Зия Буниядов, Иса Гамбаров изложил версию тех ученых, которые считали, что официальная история Азербайджана намеренно преуменьшает роль тюркского фактора. Каждый из докладчиков обосновал свою точку зрения. В конце заседания я подвел черту под дискуссией: «Вопросы есть. Необходимы глубокие и объективные исследования. Но позволит ли партийное руководство проводить такую работу?» Ответ был единодушным, что Компартия этого не позволит. «Тогда нам необходим Народный Фронт, который заставит партийную верхушку снять бессмысленные запреты с научных исследований».

Этими словами и закончилось наше первое заседание в помещении «Джанги». Второе заседание было посвящено проблемам экономики, планирования и республиканского хозрасчета. Доклад сделал сотрудник отдела тюркологии Института востоковедения Алтай Эфендиев. После обзора экономической ситуации и перечисления проблем, которые тормозили экономическое развитие СССР и Азербайджана, тех мер, которые, как нам казалось, были необходимы для решения проблем, последовали риторические вопросы: «Способно ли руководство Компартии сделать это? Нет? Тогда единственная сила, которая вынудить его пойти на эти реформы — Народный Фронт».

К третьему заседанию я написал проект программы НФА, напечатал ее на пишущей машинке матери и размножил на ксероксе фундаментальной библиотеки АН. Человека, который за деньги размножил эти документы, звали Сейран. Наверное, получая свои двадцать копеек за лист, он не подозревал, что занимается делом, который будет влиять каким-то образом на историю.

Я планировал, что на третьем заседании раздам проект программы и мы начнем обсуждать ее. К тому времени численность участников наших собраний дошла до тридцати. Большинство были сотрудники Академии, но были и из вузов, и из заводов и отраслевых институтов.

12-го октября 1988 года мне позвонил хозяин помещения, Расим Иманов, и сообщил, что ректор АЗИСИ Буняд Сардаров запретил проведение наших собраний в помещении «Джанги». Ему было сделано внушение из КГБ. До собрания оставался один день. Я стал обзванивать знакомых. Муслим Эльдаров, сын народного художника Азербайджана Омара Эльдарова, отозвался на мою просьбу «придумать что-то». Он договорился с Рамазаном Халиловым, директором дома-музея Узеирбека Гаджибекова, основоположника азербайджанской классической музыки. Рамазан Халилов согласился дать нам для собрания подвальный зал музея, где показывали фильмы. Во время разговора с Муслимом что-то щелкнуло, и мы услышали фразу на чистейшем, без бакинского акцента, русском языке: «они ищут зал для банкета». Опять что-то щелкнуло, и Муслим спросил меня: «Нас что, подслушивают?» «Пусть» — я ответил — «мы поддерживаем Горбачева и перестройку. А те, кто нам мешают, против партии».

Вечером 13-го октября в зальчик на 37 мест набилось человек 60, люди стояли на лестнице, в коридоре и во дворе музея. Были приглашены и пришли известные в республике люди — член-корреспондент Академии Наук кристаллограф Худу

Мамедов, режиссер Эльдар Кулиев, пианист Фархад Бадалбейли. Пришли и Иса Гамбаров с Нейматом Панаховым. За неимением мест они сели прямо на пол, благо, он был выстлан серым ковролитом. Все экземпляры программы были розданы, естественно, всем не хватило, я начал читать по пунктам, просил мнения участников и записывал предложения. Тут выяснилось, что пришел Мохаммед Хатами со своей группой «кызылбашей», (так именовались воины средневекового поэта, царя и воина Шаха Исмаила Сефеви). Это была шпана с красными повязками на голове. Выяснилось, что у Хатами совсем другое понимание Фронта. Он каждую минуту возмущенно выкрикивал: «Кончайте говорильню! Давайте провозгласим создание Фронта и призовем народ объединиться вокруг нас». Каждый его такой возглас вызывал бурный восторг его команды, по виду весьма далекой от такого занятия, как обсуждение какой-либо программы.

Слово взял Худу Мамедов. Он призвал всех к умеренности и дальновидности. Он напомнил о характере власти и опасности репрессий, советовал вести все дела строго в рамках закона, не забывать о важности поиска путей сотрудничества с руководством партии и правительства.

После того, как сел Худу Мамедов, слово попросил Иса Гамбаров. Полемизируя с профессором, он риторически вопрошал: «Как можно сотрудничать с людьми, которые нарушают самими же установленные законы? Как можно верить людям, которые на каждом шагу нарушают обещания, людям, чьим словам нельзя верить. Как можно сотрудничать с людьми….»

Тут я услышал рядом с собой какой-то хрип. Я взглянул налево и вниз — Худу Мамедов растянулся в кресле и хрипел. Его подняли и быстро вынесли наверх, уложили прямо на ковре в коридоре. Нашлись среди участников и врач, и медсестра. Когда прибыли вызванные машины скорой, осталось только констатировать смерть ученого. Выяснилось, что до этого у него было три инфаркта, а за день до этого он перенервничал на учредительной конференции общества «Гайгы» (Забота), создаваемой для помощи азербайджанскому населению Карабаха. Армянскому же населению Москвой было выделено полмиллиарда рублей.

Так закончилась наше третье заседание, посвященное обсуждению Программы НФА. Похороны ученого прошли на второй аллее Почетного захоронения, при большом стечении народа. Смерть Худу Мамедова нанесла огромный ущерб моим планам в отношении НФА. Я мечтал об организации, управляемой патриотическими интеллектуалами, способными трезво анализировать ситуацию и принимать оптимальные решения, гарантирующие достижение целей перестройки, а именно — демократизацию, переход собственности из под контроля номенклатуры под контроль трудящихся, свободу слова, многопартийность и честные выборы. Худу Мамедов с его умеренными взглядами, высокой культурой, обширными знаниями и несомненным патриотизмом был идеальным кандидатом на руководство НФА.

После заседания 13-го октября как-то вдруг создалось ядро из людей, серьезно занявшихся НФА. Это были Лейла Юнусова и Арзу Абдуллаева из Института истории, я и Мамедгасан Гамбаров из Института востоковедения, Хикмет Гаджизаде из Института ботаники, Санубар Багирова из Института искусства и архитектуры, Вагиф Сепханов из Азгосуниверситета, Нариман Зульфугаров из Института усовершенствования руководящих кадров при Совете Министров, Тофиг Гасымов. Агаджавад Саламов и Мирбаба Бабаев из Института физики, Сабит Багиров из Вычислительного центра объединения «Азнефтемаш». Над окончательным проектом программы НФА начал работать целый коллектив, отдельные разделы взялись написать специальные группы и люди. Написанное размножалось и раздавалось для общего обсуждения, в основном заботами Сабита Багирова.