Конец второй республики

Ализаде Зардушт

Через какое-то время и меня, и моего брата вызвали на допрос следователи особой группы прокуратуры СССР, собранной из различных регионов страны и откомандированной в Баку для того, чтобы расследовать «Мейданное дело». Следователь, вызвавший меня для допроса, был простоватым русским провинциалом, по всей видимости, не представлявшим себе цель, ради которой он был прислан в этот странный и чужой южный город. В отличие от типичного азербайджанского следователя, который, как правило, одевался модно, вел себя уверенно и часто бесцеремонно, пытался подавить и испугать допрашиваемого, этот следователь был одет бедно, держался вежливо и пытался честно понять суть показаний. Я откровенно высказал все, что думал про Мейдан: и то, что вопрос НКАО разваливает СССР, и

то, что сепаратизм используют в политических целях враги гласности, перестройки и народовластия, что в Армении за националистами стоит Демирчян, а в Азербайджане — Алиев. Он все аккуратно записал, дал мне прочитать. Я подписал и ушел из бедно обставленного кабинета в учебном юридическом центре недалеко от кинотеатра «Низами», превращенном в штаб российских следователей.

Как выяснилось, схожие показания дал и мой брат. На допрос были вызваны все видные действующие лица 18-ти дневной эпопеи, большинство ораторов и члены «митингового комитета» («Нумайиш комитасы»). История их показаний российским следователям имела продолжение и вне рамок следствия. Защитник Неймата Панахова, Рамиз Зейналов, сумел снять копии с многотомного уголовного дела и передал все это своему подзащитному, который впоследствие начал их публиковать в своей газетенке «Мейдан» для «разоблачения» недругов. Там были и на самом деле забавные показания, раскрывающие иногда глупость, но чаще трусость героев Мейдана. Как выяснилось из показаний следователям, часть ораторов была направлена на Мейдан Центральным Комитетом АКП для того, чтобы «успокоить народ и не допустить экстремистских выходок». Показаний братьев Ализаде Неймат Панахов в своей газете не опубликовал, видимо, счел их публикацию для себя не выгодным.

Денег, собранных с народа, так и не нашли. Тяжких преступлений на Мейдане не было совершено, все осужденные отсидели небольшие сроки и были отпущены. ЦК Компартии Азербайджана готовился провести очередное ответственное мероприятие по приказу Москвы: «демократические» выборы делегатов Съезда народных депутатов СССР. Особое положение и комендантский час как нельзя удачно создавали подходящие условия для выборов «а-ля Везиров».

После восстановления на работе я занялся вплотную защитой группы рабочих активистов, уволенных с машиностроительного завода имени Сардарова. За «подстрекательство и экстремизм» их уволил директор завода Эльбрус Сеидов, тот самый директор, который на третий день митинга приходил на площадь вместе с женой, хвалил рабочих и угощал их домашними пирожками. Теперь он уволил их за «экстремизм». Рабочие вожаки Гусейн Алиев и Физули Ахмедов обратились ко мне за помощью. Я начал писать для них заявления в различные инстанции с раскрытием политической подоплеки событий. Рабочие ходили с этими заявлениями по всем инстанциям. Ни местные советские и хозяйственные, ни партийные органы несправедливо уволенным рабочим не помогли. Помог им… комендант города, генерал — лейтенант Тягунов. Генерал принял рабочих, выслушал, приказал восстановить их на работе, что и было незамедлительно исполнено. Азербайджанские бюрократы боялись военных как огня и послушно выполняли все их указания.

Директору завода его двуличие не сошло с рук. Несколькими месяцами позже рабочие прокатили его на выборах, избрав на должность директора инженера, изгнанного в свое время с завода за рукоприкладство. Инженер, претендовавший на пост директора, каялся и божился впредь быть вместе с рабочими, но впоследствии оказался ничем не лучше своего предшественника. Тем не менее, рабочие впервые почувствовали, что они чего-то стоят. Эти рабочие активисты как были, так до конца и остались ядром ячейки Народного Фронта на заводе.

На мой взгляд, Мейдан нанес огромный практический ущерб интересам азербайджанского народа;

1. Мейдан отвлек внимание народа от судьбоносного вопроса «Изменений и дополнений к Конституции СССР», в результате чего республиканское руководство покорно поддержало принятие ВС СССР проекта, по которому Азербайджан лишился части своего суверенитета над территорией и отдельными отраслями

народного хозяйства республики.

2. Под предлогом выдвижения внешне справедливых, но по сути незаконных требований было инициировано глубокое противостояние между массами и не мафиозным первым секретарем ЦК КПА, что сыграло на руку сплоченной старой команде партхозноменклатуры.

3. Речи ораторов и рев толпы на Мейдане заглушили крики о помощи более чем двухсот тысяч этнических азербайджанцев, которые были депортированы из Армении.

4. Введение особого положения развязало руки партийной верхушке для тотальной фальсификации выборов делегатов Съезда народных депутатов СССР. В результате нарождающийся Народный Фронт лишился рычагов давления на ЦК и возможности бороться против фальсификации выборов. Азербайджанский депутатский корпус на Съезде вчистую проиграл политическую битву за интересы Азербайджана.

5. «Мейдан» активизировал и вбросил в политику ряд одиозных, малообразованных, радикальных деятелей, которые в дальнейшем сыграли резко негативную роль в азербайджанском демократическом движении. Именно «Мейданная плеяда» стала костяком группы активистов НФА, которая вернула Гейдара Алиева к власти и перечеркнула надежды народа на демократию.

Я считал, что И. Гамбаров, тесно сотрудничавший с лидерами Мейданного движения, нес ответственность за эту грандиозную провокацию. Вот почему при встрече я отворачивался и не разговаривал с ним. Где-то в конце декабря 1988-го года мы невольно столкнулисьв Академии, на нашем этаже, около лифта. Иса напрямую спросил;

– Почему ты со мной не разговариваешь?

Я посмотрел на него. Его глаза были полны слез. От привычной надменности не осталось и следа. Я высказал все, что думал про Мейдан и его лидеров. Иса начал убеждать меня, что он не играл почти никакой роли в определении политики лидеров Мейдана.

Как бы то ни было, он не рассеял моих подозрений, но мы возобновили общение просто как коллеги по работе.

Наш ВИЦ НФА продолжал работать. Мы все дополняли и изменяли проект Программы и Устава НФА. Должен отметить, что за основу Устава НФА был принят проект, представленный сотрудником Азтелерадио Рафиком Саваланом. Конечно же, его проект был основательно дополнен и переработан. Р. Савалан впоследствии отошел от политической активности, ушел в религию, совершил хадж и продолжает служить в Гостелерадио.

В конце января 1989 года Лейла Юнусова сообщила на заседании ВИЦ, что связалась с двумя московскими правозащитницами, которые приглашают кого-то из НФА на выступление на заседание «Московской трибуны», организации столичной демократической интеллигенции. Было решено послать меня. Так 4-го февраля я оказался в Доме ученых рядом с метро «Кропоткинская». Меня «опекали» Светлана Алексеевна Ганнушкина и Галина Яковлевна Ковальская. Они сказали, что главной целью данного заседания является защита прав арестованных в декабре 1988 года лидеров «Комитета Карабах».

В президиуме собрания сидели академик Сахаров, известные деятели демократического движения Афанасьев, Карпинский и Баткин. Говорили о ситуации в СССР, предстоящих выборах на Съезд народных депутатов СССР, тяжелом положении в Армении. Дали слово «представителю Народного Фронта Азербайджана из Баку».

Свое выступление я начал с того, что объявил: «Я — коммунист». Дальше я коротко рассказал об антиперестроечных деяниях республиканского руководства, о деятельности ВИЦ НФА, позиции азербайджанской общественности. «Что же касается арестованных лидеров «Комитета Карабах», то вы их называете демократами, а их движение — демократическим. Может ли называться демократическим движение, результатом действий которого являются безвинно убиенные, вражда народов, тысячи и тысячи беженцев? Ведь сейчас всюду цитируются слова Достоевского о том, что ничто на свете, никакая цель в мире не оправдана, если она достигается ценой слезинки ребенка. А здесь не слезы, а реки крови…». Зал зашикал на меня. На ноги вскочил импозантный седой мужчина и закричал на меня: «Какое имеете вы право говорить о гуманизме после Сумгаита?»