Конец "Зимней грозы"
Шрифт:
— Зачем вызывал-то? — не вытерпел Кочергин, немного удивленный тирадой Мотаева. — И ты в стратегию. Ушам не верю!
Раскатисто рассмеявшись, тот, заметив, что, по-видимому, набрался у него резонерства, махнул рукой и, поглядывая на наручный хронометр, усадил лейтенанта рядом на лавку, дал прикурить. Кочергин тут же выложил свои сомнения в собственных силах и способностях выполнять разнообразные штабные обязанности в тактической обстановке, такой тяжелой и сложной даже для опытного танкиста. Мотаев еще раз бегло взглянул на часы, быстро встал, положил обе руки на плечи продолжавшего сидеть Кочергина, энергично встряхнул его и сказал:
— Знаю, что трудно, будет еще труднее, но так-то учиться вернее всего. И потом, говорил же — со мной не пропадешь!
— Кабы
— Разорались мы здесь и дымим к тому, а у хозяйки малые ребята, — понизил он голос. — В лесу тебя искали. И по рации и по полевому. Поедешь в лес. А Козелкова сюда, к Бережнову, да побыстрее. Покуда один кругом будешь управляться! Я у подполковника.
Они вышли. Седые лохмы давящего неба скупо роняли снежинки, подолгу вертевшиеся в воздухе. День стоял сыроватый, безветренный. Шелунцов уже подогнал «бобик». Капитан зашагал к штабному автобусу, провожая глазами броневичок. Изъезженная разбитая дорога, петляя меж высоких голых тополей, зябко прижавших ветви к стволам, сворачивала под уклон к Дону.
Свою последнюю ночь на плацдарме Кочергин провел в кабине «газика». Пристроиться на коротком сиденье было мудрено. Немного согревшись, одолеваемый дремотой лейтенант провалился в сон в самом неудобном из всех перепробованных положений. Но ненадолго…
Стреляли вокруг, совсем близко. Мучительно соображая в душной тесноте, где он находится, Кочергин, больно ударившись головой о ручку стеклоподъемника, сел и очнулся. «Газик» обегали солдаты и сразу же падали в снег, ведя огонь из винтовок и автоматов в сторону поляны, где внезапно оборвался долгий, непрерывный, настойчивый стук пулемета.
«Максим» из 2-й роты! Командир взвода сам с вечера на бровке оврага огневую выбирал!.. Перед рассветом, в 7.00, наша атака… Проспал! Контратакуют они или просто нас опередили?» — растерянно оглядывался Кочергин.
…Атаку предполагалось начать внезапно, без обычной артподготовки. 2-му стрелковому батальону предстояло развить успех 1-го и 3-го, или, если сопротивление гитлеровцев будет особенно упорным, поддержать огнем атаковавшие батальоны. Танки использовались в тесном взаимодействии с пехотой. Они повзводно следовали в ее боевых порядках и выборочно подавляли пушечно-пулеметным огнем сопротивление противника. Командирам машин предписывалось точно придерживаться маршрутов продвижения к цели. Проходы в полосах наступления батальонов с темнотой под наблюдением Кочергина были тщательно проверены саперами и разминированы. Вроде бы все было предусмотрено со скрупулезным учетом накопленного опыта лесных боев, но непредвиденное все-таки случилось. Казалось, что на атакуемом участке укреплений огонь своих огневых средств гитлеровцы сосредоточили только на одном — 3-м — батальоне, как только его цепи пошли в атаку. Сокрушаемый огненным штормом, жутко трещал и гудел лес. Ломались и разлетались в щепы стволы деревьев, рушились вниз тяжелые ветви, и солдаты, осыпаемые охапками древесного крошева, прочно залегли под визжащими и воющими настильными огненными трассами. В трепетном свете ракет метались тени командиров, снова и снова прилагавших отчаянные усилия поднять солдат к броску вперед. 1-й батальон, начав успешное продвижение, не почувствовал соседа справа и непроизвольно расширил полосу наступления. Внезапно и этот батальон оказался под жестоким перекрестным огнем. Колючие соцветья залпов виднелись не только впереди, там, куда, поднимаясь и падая, снова поднимаясь, мучительно медленно, как казалось командирам, продвигались солдаты, мало-помалу тесня противника, но и сбоку, с правого фланга, где должны были атаковать свои. Тогда перестали понимать, что происходит, и комбат-1 и комбат-2, ждавшие условного сигнала к активным действиям, время для подачи которого прошло. И тут активные действия против наших предпринял противник. В неприметно редеющем сумраке ночи только по обилию цветных трасс можно было угадать, где враг, смутно судить о его действиях и намерениях. Заросшие высоким кустарником овраги еще заполняла непроглядная ночная темень, сопротивлявшаяся свету ракет и внушавшая людям
Мысль отчаянно билась в поисках решения. Что предпринять? По опушке леса быстро приближались, тяжело ворочая корпусами и ведя беглый огонь, два штурмовых орудия. За ними показалось третье и еще одно. Яркая трасса самоходки уперлась в соседнюю автомашину. Она вспыхнула, затрещали ящики с патронами. Нашарив на полу шлем и полунатянув его, лейтенант вывалился из кабины. Следуя за орудиями, падая в снег, снова поднимаясь и рассыпая искорки огня, мелькали зеленовато-серые силуэты гренадеров. Треск их автоматов перешибали залпы штурмовых орудий.
«Немцы от живота на бегу бьют. А мой автомат в кузове полуторки! Даже по нужде надо с собой брать, чтоб тебя!» — ругнулся лейтенант, рывком перекидываясь в кузов через закрытый задний борт.
Откидная полость упала, и со света ничего не было видно. Спотыкаясь о патронные ящики, канистры, сваленные в кучу противогазы, которые солдатам надоело таскать, он пробирался в передний угол, где с вечера, пытаясь устроиться на груде пустых мешков, прислонил к борту свой автомат. Дырки от пуль в брезентовом верхе полуторки на глазах вязались в замысловатые узоры. От бортов внутрь летели щепки.
«Вроде расстрела под брезентом, как в фильме «Броненосец Потемкин»! — падая животом вниз, подумал Кочергин. — Нет, не зацепило! — шарил он по сторонам руками. — Где ж автомат? Ав-то-мат!!»
И вдруг нащупал диск магазина ППШ. Откинув полость, он хотел спрыгнуть вниз, но, выбрав позицию напротив, уже с места вела огонь самоходка. А мимо бежали немцы, бежали в каких-нибудь десяти метрах! Присев, он из-под полости в упор дал очередь и, видя, как двое гренадеров повалились в снег, снова полоснул по бегущим из автомата. Пронзительно завопил раненый. Увлеченные преследованием, гренадеры не замечали, откуда ведется огонь.
«Наши дрогнули! Танки, та-ан-ки!» — мысленно рыдал Кочергин, спрыгивая вниз и отползая за задние скаты «газика».
Другая самоходка, развернувшись, быстро приближалась. Автоматная очередь разбросала снег и землю перед самым лицом. Его наконец заметили. С шипением оседал скат. В незащищенные очками глаза что-то попало. Он наугад, на чикающий стук «шмайсера», дал ответную очередь, потом попытался протереть глаза. Больно бьющий в уши густой грохот немецких автоматических пушек, «шмайсеров» и ручных пулеметов внезапно сел. Близко рванул крупный снаряд. Под осколками зазвенели металлические части машины.
— Ага-а-а! Туда вас! Бей их, мерзавцев, дави, ребята, дави как крыс! — не слыша себя, кричал Кочергин: все заглушил вой мощных моторов и лязг гусениц.
Рядом развернулась одна, затем вторая, третья машина. Огибая поляну, они прошли по опушке леса, удаляясь в сторону оврага, куда, оставив густо чадившую пушку, скатывались и исчезали в кустарнике серо-зеленые шинели. Бежавшие за тридцатьчетверками автоматчики остановились у оврага и полоснули несколько раз по плотной стене орешника на той стороне. Немцы не отвечали. Все стихло. Только в кронах деревьев шумел утренний ветерок. Опустив автомат, Кочергин с тяжелым сердцем двинулся в сторону танков. Появившись из-за поднятой крышки люка, знакомо повис, зацепившись одной рукой за стол пушки, и ловко спрыгнул вниз какой-то танкист.
Но, еще не надев очки, он знал, что к нему направляется Мотаев. Подойдя, тот толкнул Кочергина в плечо. Усталым жестом сдвинул назад шлемофон, обнажив белую полосу лба. На закопченном лице вспыхивали в улыбке глаза и зубы. Кочергин его обнял, прижал.
— Ну что, пехота, сражаешься? — вырвался капитан. — Молчи уж! Видел, видел твои подвиги. Автоматом обзавелся. Однако плохо что-то с координацией-то получилось. В автобусе, на узле управления, тебе бы без смены сидеть. Оттуда ловчее все наладить…