Конкистадоры Гермеса
Шрифт:
“…Для того чтобы серьезно изменить внешний вид и функциональность организма, и в особенности — организма сформировавшегося, необходимо изменить миллионы клеточных программ. Причем изменения должны быть такими, чтобы сыгранный клеточный ансамбль не зазвучал диссонансом Чтобы случайно избежавшие изменения клетки, следуя изначальной программе, не начали делиться таким образом, чтобы компенсировать недостаток нормальных соседок. Причем серьезные проблемы модифицированному организму может доставить даже одна-единственная клетка. В качестве примера можно привести рак — очень часто его причиной является сбой генетической программы, в результате
Современная генетика не знает способов массированной генетической модификации клеток взрослого организма. Для модификации единичных геномов зародышевых клеток применяются специальные транспортные вирусы, встраивающие нужные последовательности нуклеотидов в нужные места цепочки ДНК. Однако этот способ не годится для изменения организма сформировавшегося — часть клеток останется неизмененной просто по теории вероятностей, часть сумеет победить чужака, и, возможно, иммунная система организма просто уничтожит все и пи большую часть впрыснутых вирусов. Возможно, когда-то в будущем наука сумеет создать наноботы, способные проделывать массовые операции с геномами клеток с гарантированным успехом, но до того изменить сформировавшийся организм на генетическом уровне не выйдет. И уж однозначно можно утверждать, что ни один химический состав, независимо от его сложности, равно как и поток сырой энергии, никогда не окажутся способными на такое”.
Глава седьмая
Третий рассказ капитана Казакова
…А ТЕПЕРЬ — ТЕОРИЯ КРЫЛОВА
…Наш несравненный доктор всегда был человеком увлекающимся и склонным к невероятным авантюрам, которые непременно следует учинять на ровном месте, при стабильной и полностью контролируемой ситуации. Но нет, мы не желаем тихой жизни и предпочитаем искать трудности там, где найти их принципиально невозможно!
Достаточно вспомнить инцидент, случившийся два с лишним года назад на борту “Юлия Цезаря”. Мы поймали одного из хищников с LV-426 и по настоятельному требованию Гильгофа приволокли его на корабль — изучать зубастую диковину. С животным вполне можно было поладить с помощью генератора инфразвука, в точности копирующего приказы самки-королевы, но в самый ответственный момент, когда недовольный хамским обращением зверь был готов оторвать мне голову, выяснилось, что Веня начисто забыл поменять в генераторе батарейки…
Мою шкуру спасла только находчивость андроида, сумевшего вовремя напугать хищника, а господин Гильгоф заслуженно схлопотал по морде — я тогда был в очень сильном расстройстве чувств. В конце концов это был первый (и надеюсь, последний) случай, когда меня пытались сожрать живьем в самом буквальном значении данных слов.
С тех пор Веня ничуть не изменился — самоуверенности, может, и поубавилось, но целеустремленный поиск неприятностей и новых ощущений остается главным смыслом жизни Гильгофа. Лежит себе тихая-мирная неприятность в тенечке, чешет пузо и никого не трогает, но тут прибегает взъерошенный от чувства азарта Вениамин Борисович, отвешивает ей роскошного пинка и с интересом ждет, что будет дальше. Причем он старается втравить в новую захватывающую аферу максимально большее число коллег, друзей и знакомых — чтоб жизнь медом не казалась.
Как утверждал
Давайте согласимся, что мои профессиональные и служебные обязанности не предусматривают непременного участия в маргинальных экспромтах Гильгофа — мы люди простые, нам бы побегать да пострелять на свежем воздухе… Говоря серьезно, я предпочитаю не ломать голову над неразрешимыми загадками природы. Во-первых, мне это просто не нужно, каждый должен заниматься своим делом. Будет смешно, если я начну давать Вене советы в вопросах ксенобиологии, а доктор решит учить меня основам тактики боя в городе. Во-вторых, я просто опасаюсь лезть в чужую вотчину — Гильгоф может сколько угодно повторять, что на каждый трудный вопрос нужен свежий взгляд со стороны, ссылаться на несколько поданных мною легкомысленных идей, почему-то оказавшихся верными, но я все равно пребываю в некотором замешательстве.
Отказывать Вене неудобно, а помочь всерьез я не могу, да и не стремлюсь к этому — есть у меня серьезное подозрение, что доктор взялся за чересчур опасную игру с неизвестностью. Настолько опасную, что наши давние приключения на Сцилле и Геоне покажутся мирной поездкой школьников в парк развлечений…
Тем вечером несимпатичный Рене привел нас к казавшемуся вполне обычным дому в проулке между улицами Торонто и короля Луи-Филиппа. Здание не было заброшенным — в окнах первого этажа горели фонари, дверная ручка начищена, в деревянных ящиках-клумбах распускались ночные фосфоресцирующие цветы.
Постучались. Дверь открыл угрюмый молодой человек, который, ни сказав ни слова, ушел в глубину дома и больше не показывался. Мы прошли по коридору, освещенному бледным светом газовых ламп, спустились по короткой лесенке и оказались в небольшом внутреннем дворе, от силы пяти метров в поперечнике. Дворик был необычно пуст — я уже привык к тому, что в Квебеке любая свободная площадь обязательно используется в качестве палисадника. Однако у входа обнаружился только сломанный велосипед возле дальней стены и четыре синих пластиковых коробки, в которых обычно транспортируют фрукты.
— Здесь, — бросил Рене. — Проход узкий, “дыра” срабатывает, только если двигаться точно с севера на юг, видите полосу?
На каменных плитках, которыми вымостили двор, была проведена белая меловая черта и проставлены два крестика на расстоянии полуметра друг от друга.
— Ничего не чувствуешь? — повернулся доктор к Сигурду. Андроид покачал головой:
— Все сенсоры молчат. Окружающая среда стабильна.
Гильгоф сверился с показаниями своего ПМК, посмотрел на Рене, и в его взгляде явственно читалось: “Как это прикажете понимать?”
Проводник криво усмехнулся, молча шагнул на середину дворика, медленно прошел по линии и внезапно растворился в воздухе, чем вызвал вполне предсказуемую реакцию — я от неожиданности шарахнулся в сторону и громко произнес слово, в просторечии означающее женщину легкого поведения, а Гильгоф, беззвучно шевеля губами, опять уткнулся в монитор ПМК.
Затем последовал обвал самых черных ругательств — никогда бы не подумал, что интеллигентнейший Вениамин Борисович обладает настолько глубокими познаниями в казарменной лексике.