Конклав

Пацци Роберто

Но, может быть, подобными мыслями он оскорбляет своих старших собратьев, которые сейчас в своих постелях спят глубоким сном, платя долг своему телу. Может быть, многие из них, как и он, хранят в сердце секрет запрещенной и безвозвратной любви, или не позволяют себе даже думать о ней из соображений этики, представляемой ими. А может быть, из-за этого тотального отстранения, как и он на других дорогах, они видят свою собственную силу в любви к Богу.

6

Стол в кабинете Этторе Мальвецци, за которым сидели итальянские кардиналы, был завален газетами на самых разных языках.

Кардинал из Палермо читал вслух некоторые заголовки, пропуская наиболее льстивые

и ехидные.

– «Конклав работает вхолостую. Никакого согласия на десятый день», «Намечается борьба между фракциями конклава, самая тяжелая за последние столетия», «Итальянцы дают бой»? С самого начала потеряли время. Семнадцатое голосование – все еще черный дым», «Черини сгорел на первом же голосовании», – смотри, что выделывают! – прокомментировал, акцентируя гласные, Рабуити. – «Поднимаются голоса восточных кардиналов, но кое-кто не исключает перевес кардиналов из французской курии? – слышишь, Жан, это о тебе? – и, переворачивая страницы «Le Monde», к экс-секретарю государства Его Святейшества: – Нет, вы только послушайте этих китайцев, даю перевод: «Сколько стоит Италии день конклава в Риме? Самозванные представители Бога нищеты и бездельнической любви, среди тысячи удобств с роскошными ежедневными покупками от итальянского государства, не имеют намерений возвращаться домой. Неплохо поступает наше правительство, отказывая в разрешении на выезд из страны китайцу, названному кардиналом Гонконга в Риме, для участия на этом совещании?» С Китаем никогда ничего нельзя привести в порядок… Хоть русские более сдержанны с их философской православной враждебностью: «Римские кардиналы только тратят попусту время, трудно предположить – что на самом деле происходит в этом центре власти…?» – это явно из эпохи Достоевского, который видел католиков в России именно такими.

– Даже если это и так, там, у них нас никогда не понимали. При дворе Петра Первого целую неделю посвятили пародированию римского Двора, выбирали папу, предаваясь кутежам с гоготом и кудахтаньем, – уточнил Никола Джистри, архиепископ из Флоренции, который хорошо знал русский язык и занимался переводами. Это он настоял на совете итальянцев в апартаментах Мальвецци и подозревал хозяина комнат в голосовании за самого себя – якобы для того, чтобы утяжелить ситуацию.

Мальвецци, напротив, не сопротивлялся, и принял наступившую паузу со вздохом облегчения. Зачем бороться, как, вероятно, поступил бы ливанский кардинал, вписавший его имя в бюллетень. Должно быть правду, продолжавшую его пугать, он преувеличивает. Тем более, в зыбкой атмосфере последнего голосования, когда была дана битва кардиналам Востока и Америки, будто возобновилась «холодная война». Однако существовал же этот единственный голос за него.

В последние ночи заснуть было трудно; спал всего каких-нибудь три-четыре часа. Все чувства обострились, и он внимательно прислушивался к тысячам шорохов в этом старом дворце, где только-только он начал понимать тайны и закрытую от внешнего мира обильную местную жизнь.

* * *

Несколькими ночами раннее никак не мог остаться в постели и оделся около полшестого, стараясь двигаться бесшумно, чтобы не разбудить монсеньора Контарини в соседней комнате. Прошел в большой вестибюль на своем этаже; на своде – фрески Алессандро Мантовани, [38] которого во времена папы Льва XIII [39] принимали за нового Рафаэля. Вдруг понял, что в эти часы почти никто не спит. Несколько раз он встречал прелатов и секретарей, все на бегу, чтобы ответить на несколько вызовов – кому-то из его коллег что-то надо было. И многие персональные секретари метались вверх-вниз по лестницам, ведущим в кухню, кто с коробками с медикаментами, кто с бутылками воды и стаканами, а кто и с тарелками с едой.

38

Алессандро

Мантовани – итальянский живописец XIX века.

39

Лев XIII (Винченцо Джоакино Рафаэле Луиджи Печи) (1810–1903) – нунций в Бельгии, епископ, кардинал, Папа Римский с 1878 г.; автор первой социальной энциклики «О новых вещах».

Да и врачи, которые следили за здоровьем преосвященных, постоянно и напряженно двигались всю ночь: то с аппаратом для измерения давления, то со шприцами в руках – кому-то срочно понадобилось сделать успокаивающий укол. И это хождение взад-вперед разного народа в середине ночи бесконечно расширялось и беспокоило, хотя понятна была грустная необходимость: возраст его товарищей увеличивался, к тому же было известно, что, по достижении восьмидесяти лет, кардинал тут же терял право на участие в конклаве.

В следующую ночь он пошел в другой вестибюль, чтобы поискать лоджию, открытую на двор Сан Домазо, и глотнуть свежего ночного воздуха. Проходя мимо одной из дверей, услышал крик кардинала из Сиднея, который можно было прекратить только уколами морфия. У него был рак, но он хотел участвовать в конклаве и уговорил своего врача не говорить никому о болезни. Одним кардинал был доволен: морфий ему давали со всей щедростью, на которую был способен ватиканский врач.

Кто-то, возможно и Рабуити, как-то сказал, что архиепископа из Сиднея в энный раз изматывал кризис его страшной болезни, лейкемии.

С наступлением рассвета, после ночи с криками этого несчастного Мюррея, епископа из Сиднея, вернулся к себе и позвонил сестре Кларе в Болонью, зная, что встает она рано.

– Это ты, Этторе? Как дела?

– У меня все хорошо, но только я беспокоюсь.

– О чем? Что случилось? Как там у вас?

– Да, никак… никакого продвижения, небось, сама знаешь из газет. Давай поговорим о другом. Что делает Франческо? Вы машину ему купили? Он едет в Америку этим летом?

– Конечно, нужно было купить машину – все лучше, чем мопед. Сейчас мы же избавились от мучительного страха – как бы он не стал лихачом. Можешь себе представить?… ну, а что сделать? У всех его друзей есть машины.

– А Америка?

– Тут мы еще не отступились, но предвижу, что нам не удастся его уговорить.

– У него ведь была хорошая английская школа, еще в детстве. Не хотите же вы, чтобы он проводил каникулы в Римини, или в Рапалло…

– Да, тут еще девица – а это уже серьезный аргумент.

– Так рано?

– Этторе, да ему же двадцать.

– И что? Вы хоть что-то знаете о ней?

– Естественно, уже два года, и в Америку он собирается только с этой девушкой. Неплохая будет семья, по современным понятиям.

– Это ты говоришь. Вы хоть видели ее?

– Много раз она убегала от него, – парень не находил себе места. Ты не можешь себе представить, каким он становится, когда обнимает эту блондинку. Наконец, вчера представил ее нам.

– Не ревнуй.

– Хотела бы я посмотреть на тебя, будь ты на моем месте.

– Это да; но вы не должны разрешать ему ехать в Америку, он ведь такой еще молодой.

– Да, нет же, Этторе, не так это. Его друзья в их двадцать объездили же полмира.

И во время разговора, пока сестра еще что-то говорила, Этторе Мальвецци вдруг почувствовал тяжесть этой комнаты, может быть, от воспоминаний. Фигура племянника вживе возникла перед его глазами – каким он видел мальчика в последний раз; ростом уже много выше его самого: безумец – постоянно в движении; с сотовым телефоном в руках, – то сам звонит, то отвечает на звонки. И все это параллельно с разговорами по телефону с дядей, матерью и другом во время еды; голубая джинсовая рубашка распахнута на груди, серьга в правой мочке…