Конкурс киллеров
Шрифт:
— Уже иду, — с готовностью отозвалась я, поспешно поднимая стекло в окошке Иркиного «жигуленка».
Машина припаркована на славу, постоит спокойно в моем дворе до завтра. Я выдернула ключи из замка зажигания, захлопнула дверцу и на сей раз убедилась, что автомобиль герметично закупорен.
Клумбу с бодылками, как их назвала Люба, я прекрасно знала: это опытная плантация моего соседа-мичуринца. В конце мая неугомонный дедусь самозахватом занял клумбу и посадил на ней какое-то неведомое науке однолетнее растение, поначалу отдаленно напоминавшее огуречный куст, но без характерных
Сократив путь, я пробралась через клумбу и вылезла из зарослей ложного бамбука прямо к капоту иномарки сочного ультрамаринового цвета.
— Колер автоэмали подсказан цветом морской волны? — поинтересовалась я, забираясь на заднее сиденье.
— Почему? — Люба перегнулась, чтобы чмокнуть меня в щеку.
— Ну как же, Темрюк расположен на берегу Азовского моря, а вы находитесь в порту…
— Мы находимся в заднице, — грустно вздохнула подруга.
— Любопытная география, — заметила я.
Трудноразличимый в полумраке салона водитель молча тронул машину с места.
— Куда едем? — спросила я.
— В гостиницу, — ответила Люба. — У меня там номер-люкс, коньяк, икра, шоколад и пирожные в ассортименте. А еще у меня там один человек…
— А я вам не помешаю? — обеспокоилась я. — Третий лишний! Если, конечно, за то время, что мы с тобой не виделись, ты не пристрастилась к нетрадиционным сексуальным игрищам. Тогда сразу предупреждаю, я в этом не участвую, коньячку, так и быть, с вами выпью, пирожные стрескаю — и домой, баиньки. У меня муж.
— Объелся груш, — грустно срифмовала Люба. — Не бойся, Содом и Гоморру я не планирую. Ты нам нужна как источник информации.
— Это пожалуйста, — согласилась я, откидываясь на мягкий диванчик сиденья. — Источником побыть я могу. Пофонтанирую на любую заданную тему. Кстати, что тебя интересует?
— Дерьмо! — с чувством произнесла Люба.
— Прости, я что-то не то сказала? Это ты меня обругала или просто так, от полноты чувств выражаешься?
— Меня интересует дерьмо! — несколько спокойнее повторила подруга.
— Это свежо, — озадаченно протянула я. — В смысле, конечно, не свежо, какая может быть свежесть в дерьме… Но оригинально… Слушай, а в каком качестве оно тебя интересует?
— В качестве фекалий.
— Хорошо, что не в качестве фетиша! — хмыкнула я. — А вообще-то, хотелось бы поподробнее, что-то я ничего не понимаю.
— Сейчас поймешь. — Порывшись в объемистой сумке, Люба передала мне тонкую пластиковую папочку с бумагами. — На вот, почитай пока, в общих чертах будешь в курсе. А подробности тебе мой знакомый выдаст, это он нас в гостинице ждет.
Молчаливый водитель, не дожидаясь просьбы, нажал какую-то кнопочку, и нутро салона озарилось мягким светом. Я вынула из папочки пару скрепленных между собой листков
Через минуту я уже хихикала, с большим трудом удерживаясь, чтобы не расхохотаться в полный голос: мрачное Любино лицо ясно говорило о том, что она к веселью не расположена. Почему — я пока не понимала, но не спрашивала, резонно полагая, что вскоре все само собой выяснится, и наслаждаясь чтением представленных мне текстов.
В переложении с канцелярского языка на человеческий история, позднее дополненная комментариями Любы и ее знакомого, выглядела так.
Любкина компания, загружающая разным добром суда в порту, должна была поставить на некое судно банальные канцтовары: клей, всяческую бумагу, скотч, почтовые конверты и прочее. Ну, закончились у моряков эти простые, но важные предметы быта: сухогруз болтался в нейтральных водах уже больше двух недель и должен был болтаться еще, как минимум, столько же. Ладно, скотч или маркеры, но туалетная бумага нужна была ребятам позарез!
Не предвидя никаких сложностей, капитан отправил список дефицита в Любкину контору, а уж Люба лично повезла его в таможню, без разрешения которой на борт иностранного судна нельзя передать абсолютно ничего. Забыла сказать, судно ходило под мальтийским флагом, но с командой, наполовину состоящей из русских моряков, и под командованием капитана-украинца.
Итак, Люба привезла чин чином оформленные бумаги в таможню, и тут ее ждал в высшей степени неприятный сюрприз: начальник, чья подпись была необходима, потребовал доказать ему, что упомянутые в перечне предметы не являются запчастями для судна.
— Как же, скотч крайне важен, чтобы латать пробоины, — по-приятельски пошутила было Люба с тупым начальником: в школе они с этим капитаном Василием Петровичем Гавриковым, в ранней юности — Васяткой, сидели за одной партой.
Однако годы работы в таможне превратили Васятку в жуткого чинушу и взяточника, поэтому он даже не улыбнулся Любиной шутке. Мол, или докажите, что туалетная бумага и конверты не есть судовые запчасти, или извольте выйти вон.
Как это ни глупо, но Любе было бы легче доказать, что она не верблюд. Понадеявшись, что скудоумный Васятка через день-другой будет в лучшем расположении духа и подпишет-таки бумагу, она ушла восвояси и вернулась на следующий день — на всякий случай вооружившись многостраничным списком судового оборудования и запчастей. Как человеку разумному, ей казалось, что отсутствие в этом перечне канцтоваров говорит само за себя.
Не тут-то было! Алчный капитан Гавриков уперся рогом, требуя документ, в котором черным по белому было бы написано, что скотч и прочее не являются запчастями. При этом вредоносный Васятка ссылался на инструкции, на деле откровенно вымогая взятку.
Будь на то Любина воля, она сунула бы мерзавцу конвертик, и дело с концом, но тут в игру вступил разъяренный проволочкой капитан сухогруза — Петро Осипчук. Будучи классическим упрямым хохлом, он решил повоевать с таможенником его же оружием. В равной степени страдающая от отсутствия туалетной бумаги и от скуки, команда капитана Осипчука поддержала, и Гаврикову приготовили западню.