Консорциум
Шрифт:
— Ладно, — кивнул он. И водиле властно, уже как подчиненному:
— Отвезешь.
А Тень искренне пожалел Деда. Они-то сейчас забудутся в пьяном дурмане, а старику — работать, перетирать вопросы с милицией, с мэрией… О перестрелке наверняка уже известно. И теперь надо звонить туда, сюда, утрясать, ждать ответных звонков… это на несколько часов. Да и Соплю надо похоронить по-человечески. Он вроде бы сирота, родных никого…
Здесь Тень спохватился и разом стряхнул с себя тоскливые мысли.
— Ну,
— Сатурналиям, — подхватил Барон.
Водила покосился на них с уважением: надо же, какие слова знают…
— Валяйте, — сказал Дед. — Меру знайте!
— …гости дорогие! Проходите, вы для нас всегда самые… самые…
— Прибыльные, — хмуро пошутил Барон.
Тараканыч съежился от беззвучного смеха. Он и так пятился, угодливо повиливая тощим задом, а тут и совсем уничтожился, прямо в пыль готов рассыпаться перед столь важными персонами.
Для vip-гостей в борделе был предусмотрен особый будуар, туда с поклонами-ужимками и проводил хозяин вельможных посетителей.
— Девочек? — сладко прижмурясь, вопросил он. — Есть новенькие! Очень даже ничего…
Тень ощутил вожделение, но Барон заявил, что у него одно желание: напиться в хлам и вырубиться — а уж потом его друг-приятель что хочет, пусть то и делает. Хоть девочек, хоть мальчиков…
— Ну, мальчиков — это вряд ли, — устало улыбнулся Тень. — Ладно, Тараканыч, давай выпивку, закуску. Ну и пожрать, само собой.
…через час пьяный Барон свалился на диван и захрапел. Тень, хмельной, но в полном рассудке и памяти, с силой провел ладонями по лицу, как бы стряхивая хмель и усталость. Тараканыч сказал, что одного из лакеев поставит прямо за дверью кабинета: если что — зовите. Тень и позвал:
— Эй, человек!..
Холуй тут же предстал — ловкий, юркий, ко всему готовый.
— Звали?
— Приказывал. Шефа давай сюда.
Тараканыч явился все с теми же слащавыми повадками:
— Чего изволите?
— Изволю познакомиться с твоими принцессами. Ты говорил, новые есть?
Тараканыч так и заходил ходуном, захихикал:
— Имеются, имеются, как же… Принцессы, очень точно изволите выразиться! Новенькие, молоденькие…
— Проверял?
— А как же! Ничего подозрительного, все чисто.
— То-то же. Ты не думай, эти крокодилы работать умеют. Могут так заслать человека, что никогда на него не подумаешь.
— Ни-ни-ни! Я таких нюхом чую, меня не проведешь… Обычные девчонки, просто деньги нужны. Работы-то днем с огнем не найдешь.
— Ладно, ладно, верю. Давай сюда своих золушек.
— Принцесс!.. Хе-хе… Сию минуту!
И вновь не соврал. Через минуту послышался его суетливый голос:
— Шагайте, шагайте, девоньки-красавицы, смелее… вот, вот так!
Тень повернулся.
Девушки, робея,
М-да. С принцессами-красавицами Тараканыч пересахарил. Две первых были ядреные деревенские девки, румяные, пышущие здоровьем — но уж никак не красотки. А вот третья там, позади…
— А ну-ка, барышня, — велел Тень, — вот вы, да! Выйдите-ка на белый свет. Ну, конечно, он не совсем белый, но…
Слова застряли в горле. Сердце екнуло. Тень невольно сглотнул.
— Все, — сказал он Тараканычу. — Беру! Получи деньги.
…они лежали в темноте: мужчина на спине, девушка — прижавшись к нему, голова на его правом плече. Он ощущал ее нежную теплую тяжесть, чувствовал легчайшее дыхание на своей коже… и это вызывало в нем странные, то ли давно позабытые, то ли никогда не испытанные чувства. Первая школьная любовь?.. Нет. Там было не то. Сейчас другое.
Она пошевелилась, вздохнула. Прильнула поплотнее. В комнате было прохладно, отопление, должно быть, работало отвратно. Но под одеялом двум случайно нашедшим друг друга людям было так уютно, так хорошо… Тень даже позволил себе пустить мечту в полет: представил, что весть этот паршивый мир, где все только и норовят сожрать друг друга, исчез — и эта тоже паршивая, сто раз загаженная всякой человечьей дрянью комната превратилась в космический корабль, плывущий неведомо куда во Вселенной, и они двое на нем, и никого больше не надо. Не видеть, не слышать, не знать…
— Тебя как зовут? — спросил он. Голос прозвучал хрипло, Тень откашлялся.
Она помолчала пару секунд, прежде чем ответить:
— Снежана.
— Хорошо, — сказал он.
Ее пальцы легонько пробежались по его груди.
— А тебя?
Он усмехнулся:
— У нас нет имен.
Пальцы замерли.
— У нас, — подчеркнула она. — Но я же спрашиваю не у вас, а у тебя…
— О, сударыня, — насмешливо протянул он, — я вижу, вы того… Инженер человеческих душ, так что ли?
Она сказала:
— Да вообще-то я серьезно.
— Я тоже, — он зевнул. — Если серьезно, то я свое имя постарался забыть. Так оно проще в этой жизни.
Помолчали. Потом она спросила:
— Почему ты меня выбрал?
— Почему?.. Да за красоту душевного ландшафта, не иначе…
Посмеялись. Стало совсем хорошо обоим, обнялись, объятия сами собой перешли в поцелуи, долгие, страстные… и завершилось это бурным, горячим соитием, с женскими стонами и криками, с пронзительным телесным столбняком самом пике — когда все силы, вся суть человеческая сжаты тисками бесстыдного наслаждения. А потом — слабость, лежишь как планктон, и хоть плачь, хоть вой, хоть песни пой — все едино, не пошевелиться. А уж потом, когда какие-то силы явились…