Конспекты на дорогах к пьедесталу

Поддубская Елена

– Да ладно вам, мужики, шо напали? – волейболист откинул в сторону покалеченного кузнечика, подобрал брошенный лопух, снова стал обмахиваться.

Юра потянулся и взял беспомощно барахтающееся насекомое на ладонь.

– Дурень ты, Генка. Тебя бы так. Он ведь теперь помрёт без крыла. Лучше сразу задавить, чтобы не мучился. – Четверокурсник с силой вдавил кузнечика в траву. Кирьянов вздохнул. Гена досадливо поджал губы.

В это время Тофик Мамедович произнёс по слогам:

– Цы-га-нок Свет-ла-на!

– Я здесь, Тофик Мамедович, –

медово пропела ещё одна девушка в строю и прошла на третью дорожку, кокетливо улыбаясь: – Позицию заняла.

– Это ты из Евпатории? – голос Джанкоева зазвучал как в замедленном кино.

– Та конешна я, Тофик Мамедович, – Света отвечала по-прежнему мелодично, акая, с украинским выговором.

– Хорошо… Тепло там. Море, – преподаватель на мгновение унёсся мыслями вдаль.

– А зачёт по лыжам вы будете принимать? – вернула его украинка к действительности. Копна русых кудрявых волос, подстриженных в каре, придавала ей задорный вид. А веснушки, полные губы и курносый нос совсем не портили.

– При чём тут лыжи? Ты – спринтерша, легкоатлетка, спартакиадница, – вопрос абитуриентки был настолько не к месту, что рельефные мышцы рук преподавателя, удерживающие списки, напряглись, – лыжи у вас будут только зимой.

– Та знаю. Ну всё равно: вы или нет? – Цыганок залюбовалась бицепсами мужчины. Он это заметил, расслабился и беспомощно произнёс:

– Ну, мы, может быть.

– Тогда я к вам пойду. – Света продолжала кокетничать. Савченко, поражённый мелодичностью её речи, зачем-то взялся перестёгивать пряжки сандалий, продолжая смотреть на дорожку.

– Ладно, посмотрим, – Тофик Мамедович что-то записал на стартовом листе с именами и продолжил: – Николина Елена!

– Николина. Я! – высокая блондинка со стрижкой «сессун», поправила преподавателя, продолжавшего коситься на Цыганок, и ловким жестом на ходу оправила кримпленовые шорты, обрезанные чуть ниже края ягодиц.

– Извини, – мужчина снова что-то пометил в ведомости, – ты у нас… тоже «лёгкая атлетика, спартакиадница» и.… тоже «прыжки в высоту»?

– Есть такой грех. Хотела пойти метать молот, но массу, как у Юрия Седых, не нарастила. Бегать с высокого старта я, Тофик Мамедович, умею, – добавила она, не столько снова осмеивая Кашину, сколько пытаясь разрядить обстановку. Джанкоев улыбнулся. Кто-то хихикнул. Кашина скривила губы.

– И последняя: Сычёва, – прочёл преподаватель, – спорт не указан. Так. Кто Сычёва?

– Я Сычёва. Я – тоже лыжи, вон как она, – прогремел звучный, низкий голос, а взмах руки указал на Маршал. Все посмотрели на Сычёву так, словно она не стояла с ними рядом вот уже битые десять минут, а только что свалилась с неба, в кедах, с нахлобученной панамой и полиэтиленовым пакетом.

– О! Ты видишь, Серко, это та, из За…– Армен указал на дорожку. Они с Сериком явились на стадион только что. Не подозревая,

что раздевалки на этом стадионе не было в помине, оба бестолково стояли в городской одежде и держались ближе к финишу.

– Сычёва из Загорска, – уточнил Серик и всмотрелся.

– Похожа, – улыбнулся Армен.

– Нишево не пахожа. Толка пакет пахожа, а штаны другой. И майка другой, – засомневался Серик.

– Она, – подтвердил Армен, приложив сложенные в бинокль кулаки к глазам, – Кеды те же. Я их запомнил; они ей на два размера больше.

Тофик Мамедович тоже разглядывал Сычёву; только не с интересом, а с недоумением. Кашина, Николина и Цыганок вышли на старт в беговых шиповках. На Маршал были кроссовки «Арена», «деревянные», как их звали из-за жёсткости, и единственные, что делали в стране для спортсменов. Кеды в СССР носили обычно те, кто к спорту не имел никакого отношения. Тофик Мамедович хотел что-то спросить, как вдруг вспомнил про утренний педсовет: декан Горобова просила преподавателей, принимающих экзамены, не задавать лишних вопросов абитуриентке по фамилии Сычёва. Молча утерев пот, преподаватель покорно выдохнул.

– Сними шляпу, отдай пакет вот тем, кто не бежит, и иди на пятую, – приказал он. Указы – указами, но он не мог допустить того, чтобы спринт бегали в панамке. Дождавшись, пока странная девушка сделает как он велел, преподаватель обрадованно скомандовал: – Всё! Первый забег – по местам! Остальные – отошли подальше!

Пятеро абитуриенток второго забега встали группой на шестой дорожке, разбитой дождями и снегом так, что использовать её по назначению давно уже никто не решался.

– Ну и как тебе, Пан? – обратился Гена к Галицкому. – Кроме блондинки и с косой смотреть не на что, да? А эта, Цыганок, – совсем не цыганок. Рыжая какая-то. Но тоже ничего.

– Хороша-а, – протянул Кирьянов, – одни ягодичные мышцы чего стоят! – Толик потёр худой зад.

Гена ответил гордо:

– Наша-а. Хохляндия. За версту видать. Мы их там таких штампуем. Глазища у всех – во! Ну, и остальным бог не обидел. Есть, так сказать, куда руки положить.

Галицкий усмехнулся: похоже, волейболист старался загладить историю с кузнечиком.

– Где-то я уже видел вон ту, в кедах, – сказал Кирьянов, почесав теперь нос.

– Такое увидишь – спать не сможешь! Пошли ближе к финишу. Ща побегут, – Савченко вскочил и вышел из тени деревьев ближе к дорожкам. Четверокурсники остались на месте.

– А ты чего тут, Толян? Ты же никогда не ходишь на вступительные! – мечтательно глядя на спортсменок, Галицкий вытянул травинку. Со стороны финиша к группе стартующих шёл старший преподаватель кафедры лёгкой атлетики Михайлов, тоже со свистком на груди.

– У меня Толян поступает, – голос Кирьянова был встревоженный.

– Для друга это важно, – кивнул Юра, закусив прозрачно-зелёный хвостик овсяницы.

– Он мне не друг, Юрок, он мне как брат. И даже больше, – признался Толик.