Конспекты на дорогах к пьедесталу
Шрифт:
– Это же не регби. Она хоть знает, что бэжать – это впэрёд и па-аднимая ка-алени? – взволнованно спросил Тофик Мамедович у себя. Теперь он лучше понимал слова декана на педсовете. Такие «спортсмены» могли попасть в их институт только по специальному распоряжению. Проблем они не создавали – их либо перетаскивали с курса на курс на «трояках», либо они учились, стараясь не выделяться. Судя по тому, как Сычёва гребла руками и ногами, девушкой она была усердной. – Стопами не хлюпай, – попробовал подсказать Джанкоев.
– Зачем? Она же сказала, что одной грудью побежит, вот – выполняет, – ответил преподавателю Кирьянов.
– Погоди, Кирьянов, не до тебя. Сейчас точно завалится, – шепнул преподаватель, явно страдая: Сычёва мотылялась из стороны в сторону, заступая на соседние дорожки. На любых соревнованиях за такое нарушение судья давно бы уже снял участницу с дистанции. На вступительных экзаменах в Малаховке на подобное закрывали глаза. Иначе снимать пришлось бы многих: покрытие не соответствовало никаким техническим стандартам, даже разметки на нём проглядывались едва-едва.
Джанкоев утёр лоб. Представив, чем грозит провал преподавателю, обеспечивающему экзамен для льготницы, лыжник потерял природную здоровую живость лица и стал восковым. Так называемые «льготные списки» существовали во многих вузах. В физико-математических институтах в них вносились победители разного рода олимпиад, в театральных – потомки знаменитых деятелей искусства. В политехах, строительных, авиационных, автодорожных, куда поступало девяносто процентов ребят, – представительницы слабого пола. И повсеместно – дети или родственники профессорско-преподавательского состава.
– Хоть бы сначала бегать её научили, прежде чем вписывать, – простонал Джанкоев: степень пофигизма абитуриентки вызвала у него нервную икоту. Так бесстрашно могли себя вести только те, у кого прикрытие было абсолютным. Кирьянов выпучил глаза:
– Только не говорите мне, что она тоже была в Вильнюсе!
– Из другого списка, – прошептал Тофик Мамедович и выдохнул, как только абитуриентка финишировала. – Фу, ну слава Аллаху!
Первой в забеге была Цыганок со временем восемь секунд и две десятых. При ручном хронометраже, на битумной дорожке и со старта без колодок Света, кандидат в мастера спорта, радовалась результату, как если бы победила в том самом полуфинале Спартакиады школьников, дальше которого не прошла. Второй, с разницей в пару десятых секунды, прибежала Кашина. Вплотную за ней Николина и ещё через пару секунд Маршал. Сычёва притопала последней и с отрывом в три шага. Кашина, остановившись, жестами показала Николиной, что «выиграла грудь». Чисто спортивный термин употребляли, когда бегун на последних метрах ронял корпус за финишную линию.
– Подточи шипы, подруга, – посоветовала она, указав на длинные «гвозди» соперницы, их обычно подпиливали. Николину пронзил страх: зацепившись шипами, вполне можно было и упасть. «Учту», – пообещала она себе, не глядя на Кашину. Не дождавшись ответа, та пошла, вальяжно покачивая бёдрами, в сторону Михайлова, окружённого абитуриентами. Убедившись, что у неё пятерка, девушка с вызовом спросила: – Это всё, товарищ преподаватель?
Маленький мужчина, совсем ещё молодой, но уже старший преподаватель кафедры, нахмурился:
– Нет. Меня зовут Михаил Михайлович
– Да, с именем ваши родители явно не заморачивались, – заявила Ира с издевательской улыбкой. Отстегнув номер, она хлопком уложила булавки преподавателю на ладонь, свернула ткань трубочкой и, держа её в руке как эстафетную палочку, пошла по виражу стадиона, всё так же призывно виляя – на этот раз всем, чем можно.
– Ну прямо Дом моделей на Кузнецком мосту! – Заносчивость и снобизм соперницы вынудили Николину добавить, что если с родословной повезло, то не значит, что вышел мордой и лапами. На смех ребят и преподавателя Кашина оглянулась как ужаленная:
– Батюшки, какие мы, оказывается, в провинции продвинутые, знаем про Дом моды! Насколько мне известно, в путеводителе для туристов этой достопримечательности нет, – ноздри Кашиной раздулись до максимума, полоска тонких губ почти исчезла. Николина повела плечами. Беспомощная злоба Кашиной только рассмешила ее.
– Боюсь, Кашина, что я тебя растрою: я – местная, как и ты, – ответила Лена, размахивая отстёгнутым номером, как победным флагом. Глядя друг на друга, они даже нахохлились.
– Вряд ли, – не согласилась Кашина, – в сборной Москвы я знаю всех.
– Ну, Москва – не единственный город в стране, если ты не в курсе?
– То-то и видно: прут сюда все кому не лень, из рязаней и казаней.
– Я – из Химок, – уточнила Лена. Некогда обособленный городок стоял теперь на самой окраине столицы. Однако для Кашиной это ничто не меняло.
– А-а, я так и поняла! Химки, голубушка, к твоему сведению – не Москва, а область. Удивительно, что там Зайцева знают.
Сарказм одной пёр в отместку насмешке другой.
– И Зайцева, и Волкова, и даже Орлова, – с готовностью парировала Лена. Во взгляде Иры почувствовалось замешательство:
– Волкова? Это Костю-то? Шестовика? Фи! Я тоже его знаю; мы часто вместе в «Лужниках» тренируемся.
– А-а, я так и поняла: именно вы, именно часто и непременно с Константином Волковым, – ответила Николина. Речь шла о серебряном призёре Олимпиады в Москве. Вот только заявление «мы тренируемся» относительно звезды советского спорта походило на бахвальство. Малыгин, знавший сборную прыгунов совсем не понаслышке, посмотрел на Кашину, морщась. В ответ та повиляла задом ещё несколько метров и снова обернулась, спрашивая с недоумением: – А кто такой Орлов?
Коротко подмигнув Попинко, с которым познакомилась ещё вчера, Лена ответила серьёзно:
– Есть такая знаменитость. Да, Андрей? – высотник радостно кивнул; несмотря на присутствие красавца Малыгина и довольно приятного на вид Поповича, подыграть Николина попросила именно его. А Лена продолжала: – Юноша талантливый, перспективный. Но он – не из Москвы, – сарказм блондинки поняли все, кроме Кашиной.
– Хм. Ну извини: лимита меня не интересует, – Ира продолжила путь к прыжковой яме, заправив номер сзади в трусы, и прикрыв их, как полотенцем. Плотная ткань отстукивала по упругим ягодицам при каждом шаге. Даже спиной Кашина ощущала ненавидящие взгляды иногородних; их-то, приезжающих в столицу на работу или учёбу, чаще всего и звали обидным словом «лимита». Но Кашина, вне всякого сомнения, считала, что её московская прописка оправдывает столь вызывающее поведение.