Конспекты на дорогах к пьедесталу
Шрифт:
Юра хотел схохмить, что «даже больше» может быть только сын, но в результате уважительно промолчал. Особо крепкая дружба между марафонцами и бегунами на длинные дистанции была в лёгкой атлетике делом привычным. В это время на дорожке давались последние распоряжения.
– Так, абитуриентки, взяли булавки и быстро прикололи нагрудные номера, – Михайлов проверил номера по списку поступающих.
– Зачем нам эти картонки? – Кашина брезгливо подняла плотную ткань, загрунтованную краской, до уровня глаз. – Нас всего пять. Трудно запомнить, что ли?
– Первая дорожка, это что за капризы? Номера – персональные,
Таня кивнула.
– Девчонки, в бассейне его надо держать в высоко поднятой руке, – хихикнула Николина, пытаясь согнуть дубовую ткань. Кашина понюхала номер на расстоянии и сморщилась.
– Что они у вас так воняют? У меня голова от этого номера заболит, – губы Иры сжались ещё больше. – И что вот теперь с ним, приколотым, спать надо? Или зимы дождаться, чтобы сдать экзамен по лыжам?
– Спать не надо: сразу после забега отдадите булавки им, – Михайлов указал на девушек второго забега.
– Так у нас же потом сразу прыжки!
– И что, первая дорожка, в чём проблема? Они пробегут и тебе тоже сразу отдадут.
– А нельзя было придумать способа попроще, чтобы не бегать с булавками по всему стадиону? – Кашина демонстративно выставила вперёд ногу, затянутую в мягкую ткань адиадаса из ФРГ, упёрла руки в бока и склонила голову.
Михайлов нахмурился и попробовал добавить в голос металла:
– Так, первая дорожка, чем вы недовольны?
– Я не «первая дорожка», я – Ира Кашина, постарайтесь запомнить, – красавица мотнула косой и стала прикалывать номер. Михайлов отступил и выдохнул. Но, похоже, расслабился рано.
– А можно я приколю это на спину? – прогудела Сычёва, тыча номером преподавателю почти в лицо. – У меня на груди… грудь. И лифчик будет мешать, – девушка рассматривала себя, пытаясь подобрать подходящее место для номера. Студенты, стоявшие вблизи группы, громко захохотали. Со стороны болельщиков посыпались реплики весёлых и находчивых, каких немало было в любом институте.
– Какая редкость для женщины!
– Грудь на груди – это понравится Павлу Константиновичу!
– Лифчик мешает – лифчик сними!
Тофик Мамедович свистнул, пробуя вернуть ситуацию под контроль. Сычёва, всё так же глядя на Михайлова, тихо переспросила:
– Так можно или нет?
Преподаватель от растерянности набрал в рот воздуха и надул щёки:
– Ну, если ты собираешься бежать спиной, то можно.
– Нет, бежать я буду грудью, как Людмила Кондратьева, – решила для себя Сычёва, но сделала это вслух, чем вызвала очередную волну гогота и удивления одновременно: до олимпийской чемпионки абитуриентке было как пешком до Манхэттена. Михайлов, беспомощно махнул рукой:
– Да делай ты что хочешь! – и добавил потише и с сарказмом, – «Людмила Кондратьева». – Увидев, что девушка в кедах поняла его слова буквально и крепит номер на бок, он глянул на свои короткие ноги и добавил: – Хоть на ляжку себе его прилепи. Ну и наборчик! Давай, Тофик, сам тут разруливай. Я на финише, – коротконогий мужчина пошёл прочь, всхохатывая на ходу. – Ещё не поступили, а уже борзеют. Сразу видно – спартакиадницы!
«Скорее бы закончился
Глава 8
В холле общежития Шумкин встал перед стойкой дежурной вахтёрши и уставился на лестницу, ведущую наверх. Часы на стене показывали девять тридцать утра. Экзамен по специализации уже начался, но Миша знал, что его забег будет не раньше десяти – сначала пропустят гладкие бега, и только потом начнутся дистанции с барьерами. Значит, можно подняться в комнату и минут пятнадцать полежать с задранными ногами. Десятиборец шагнул в сторону лестницы.
«Не ходи! – остановил его внутренний голос. – Ляжешь, разморит. Вообще бежать не захочешь. Или, чего доброго, заснёшь и опоздаешь!». Он хорошо знал, что умудрялся храпеть даже во время сеансов аутотренинга. Пытаясь оценить, насколько он сейчас нервничает и стоит ли воспользоваться советами психиатра Иоганна Шульца, Миша задержал ногу в полушаге, как в стоп-кадре. Проспать вступительный экзамен по специализации грозило досрочным отчислением. «Это как «Отче наш», – подумал Шумкин, развернулся и пошёл к выходу, но, увидев яркое солнце, остановился опять. – А может, всё же полежать пять минут?» – рука его потянулась к макушке, туловище развернулось, ноги понесли к лестнице.
Дежурная, пристально наблюдавшая за юношей, насупила брови.
– Ты чё тут мечешься, как шальной? А ну, пропуск покажи! – Пожилая женщина, несмотря на жару, была одета в шерстяную юбку, чулки, кофту с закатанными рукавами и платок, накинутый на плечи.
Прерванные «глубокие» мысли сменились на лице абитуриента удивлением, и Миша отпрянул:
– Чего?
– Чего, чего…Того! Пропуск давай! – вахтёрша стояла на посту не для фикции. Работу свою она любила и знала. Сохраняя безжалостное выражение лица, она упёрла руки в бока. В это время на лестничном проёме между первым и вторым этажами показались голые девичьи ноги и послышались голоса.
– Какой пропуск? – Голые ноги стали спускаться по ступенькам. Шумкин жадно предвосхищал появление всего остального. Требования дежурной показались ему незаслуженно агрессивными.
– Не придуривайся! Или ты не из нашенских? Тада так и скажи. Прошмугнуть хочешь? Не выйдет. Я вас, ненашенских, за версту чую! – старуха черканула себе по кончику носа указательным пальцем. – Вы у меня сотнями за день проходите, а я всё одно знаю: кто свой, кто так, к девчатам пришёл.
Растерявшись, Миша оторвал взгляд от студентки.
– Чего-о-о? Нужны мне ваши девчата, – взмах руки в сторону девушки вышел автоматическим. Она, премиленькая от лица до этих самых голых ножек, замерла на лестнице, глядя с удивлением. Это раззадорило парня ещё больше. Значительно повысив голос, он нахмурился: – Я сюда поступать приехал, а не… Я пять минут назад оттуда спустился, – он снова показал на лестницу, и его тело, сработав на опережение, пересекло линию «доступа». – Вы что, меня не помните?
Старушка, добрая и многих понимающая, будь собеседник поспокойнее, возможно, и отступила бы, но теперь еще сильнее сжала губы и угрожающе покачала головой. Растерянный Шумкин бросил взгляд на девушку, ища поддержки.