Консул Содружества
Шрифт:
Вот так. Если это Дюмулье, то кто же тогда тот, второй? Если же не Дюмулье, то зачем напялил на себя его форму? Братья они, что ли? Со сна костюмы перепутали?
Я приказал милитуму сделать несколько снимков с улучшенным разрешением. У моего правого виска несколько раз мигнула вспышка – милитум посчитал свет обычных фар экоброни недостаточным для качественной съемки.
– Во дела, – пробормотал Гусак. – Я сразу заметил, что этот Дюмулье какой-то странный. И кстати, акцент у него очень подозрительный.
– Сержант, он на моих глазах разнес в клочья «мамашу»,
– Мало ли. Может, он в тебя целился, а не в «мамашу».
– Это вряд ли. С того места, откуда псевдо-Дюмулье шмальнул по «мамаше» из сварочного плазмомета, он меня просто не видел.
– Ладно, разберемся.
Гусак тоже сделал несколько снимков. Мы пошли дальше.
На большой электроплите стояли кастрюли с готовым мясным супом весьма аппетитного вида. Морковь была нарезана могендовидами, лук – кольчиками, кораллы цветной капусты, сверху плавала зажарка и куски копченой свинины, с жирком. У меня даже слюнки потекли.
«А, вот если бы электричество не отрубилось – суп до донца выкипел бы; а свинина превратилась бы в мерзкую спекшуюся массу», – это было единственное, что тогда пришло мне в голову!
На самом деле с момента падения «Фалькрама» моя психика пребывала в состоянии шока. Легкого, тяжелого – трудно сказать.
Оставив в покое кастрюльки, я невесть зачем начал проверять содержимое всех холодильников. Может, свинина эта сработала…
В одном из холодильников я обнаружил несколько ящиков фуззй-колы. Достал одну баночку, положил в левый набедренный карман. Что я себе думал? «Сувенир на долгую память»?
Я даже – открыл морозильную камеру – вот до чего я дошел.
Кого я надеялся там встретить, в морозилке? Начальника Копей Даунинга, господина Севиньи, в токсидо и с призовым чеком на миллион талеров на имя своего спасителя Сергея ван Гримма?
В морозильной камере находились две бутылки русской водки и внушительный металлический контейнер. Едва ли не в метр длиной. Я поглядел себе под ноги.
Ну да. Этот застреленный в затылок человек, в форме офицера Дюмулье, ворвался на кухню. Открыл дверцу холодильника. Распахнул морозильную камеру. В спешке выгреб содержимое морозильной камеры на пол – у него явно не было ни времени, ни желания переставлять бутылки на стол.
Потом он положил в камеру контейнер. Захлопнул ее. Закрыл холодильник.
Кто-то – почти наверняка тот мужик, который выдает себя за Дюмулье, – в этот момент оказался у него за спиной и выхватил у него из кобуры пистолет.
Застрелил офицера.
Что он хотел сделать потом? Достать контейнер? Но ему помешали. Кто? Да наверняка термиты, какие еще могут быть варианты!
Все это-я прокрутил в голове, пока извлекал контейнер из морозильной камеры.
Я не сразу сообразил, что перед моими глазами.
Это была спасательная капсула для грудных детей. С автономным жизнеобеспечением. С полной теплоизоляцией. И с аккумуляторами на сто восемь часов – так гласила надпись в красном прямоугольнике под окошком.
Из окошка на меня смотрело…
Три минуты шумной возни пяти придурков из штурмовой пехоты…
И мы наконец-то сообразили, что ребенок жив!
Честь этого открытия принадлежала Зигфриду, мир праху его. Он первым догадался вскрыть ячейку с контрольным терминалом, которая находилась в торце капсулы. Индикаторы свидетельствовали о том, что ребенок жив-здоров и пребывает в теплой гибернации.
Мы все словно по двести тяпнули. Развеселились, забегали, даже защебетали.
– Мальчик или девочка?..
– Мальчик, конечно!
– Почему «конечно»? По-твоему, девочек служба доставки привозит?..
– Нет, просто… вид у него очень уж мужественный.
– Не говори, чистый бычара!
– Глазки, наверное, голубые!
– Не-е-е, серые.
– Зеленые.
– Золотые!
– Красные!
– Еханые!
– Может, усыновить?
– А почему не удочерить?
– Укрокодилить!
– Га-га-га.
Нам стало весело.
Потому что появился смысл.
Цель.
Надежда.
Что бы там ни говорилось вечерком за стаканчиком, но война с кровернами доставляла удовольствие только горстке сумасшедших офицеров флота. Остальные хорохорились, петушились, но во вкус этой войны войти не могли – это читалось на лицах сержантов и рядовых как в открытом файле. Только слепец мог не замечать тоски и отрешенности, которая пряталась под ресницами наших военных профессионалов.
Даже если предположить, что любой хороший вояка в каком-то смысле садист, влюбленный в душегубство, то и хорошему вояке удовольствие в конфликте с кровернами найти было непросто.
Потому что в основном штурмовой пехоте приходилось сражаться либо с боевыми автоматами, либо с синтетическими существами вроде меоравиолей.
Временами начинало казаться, что человечество противостоит пресловутому бунту квазиживой кибернетической материи, о котором обожали распространяться философствующие шоумены нон-стоп-новостей в своих аналитических программах. С той лишь разницей, что расхожая байка повествовала о бунте «наших» киборгов, киборгов Содружества. А здесь киборги были инопланетные, чужие.
Кроверны в сетку наших прицелов попадали редко, очень редко. А если и попадали, то честь поджарить пару дюжин скатов доставалась в основном флоту. Потому что кроверны, то есть настоящие разумные двоякодышащие скаты, составляли в основном только экипажи боевых кораблей. Кроверны не доверяли эти громадные машины разрушения одним лишь кибернетическим системам. Видимо, как и мы, боялись фатальных сбоев в работе систем управления, а возможно, и полуфантастического «дистанционного перепрограммирования». Не очень-то приятно, когда ваш дредноут размером с гору вместо того, чтобы атаковать неприятельский флот, разворачивает свой главный калибр против родной колонии.