Консультант для дознавателя - аристократа
Шрифт:
Каждая мелочь превращалась в повод провести ещё чуть-чуть времени со мной.
Я вставала — он уже предлагал завтрак.
Я выходила — он уже держал зонт.
Я возвращалась — на подоконнике уже стояла заварка редкого янтарного улуна, с которой "надо начинать разговор о смысле бытия".
И ещё — разговоры.
Он говорил со мной бесконечно.
Сначала
Потом — глубже: про старшего брата, которого он никогда не смог превзойти. Про свою мечту — уйти однажды в горы и преподавать боевое дыхание детям.
— Хочется тишины. И тех, кто слушает не только ушами, — говорил он, глядя мне в глаза так, что у меня сводило живот.
А вечера… вечера он устраивал будто тайные свидания, и не спрашивал, хочу ли я этого.
Однажды я вошла в дом и обнаружила, что все фонари заменены на бумажные светильники с сакурой, а по полу тянется дорожка из лепестков.
— Сегодня день спокойствия сердца, — сказал он с мягкой улыбкой. — Традиция — ужин при лунном свете. Я хочу, чтобы ты это почувствовала.
Он подал еду сам, не подпуская слуг.
Медленно, с ритуальной точностью, как будто подавал не рис и рыбу, а какую-то священную истину.
И потом — разговор. Всегда разговор.
Я пыталась удержать расстояние, но между этими разговорами о детстве, между его прикосновениями к чашке, когда он передавал мне чай, и между взглядом, который он клал поверх моих плеч как невесомый шарф… я терялась.
Я не знала — играет ли он.
Или я уже больше не играю.
Он не задавал вопросов о моей работе. Не спрашивал о моём беспокойстве. Но взглядом всё говорил.
И это — раздражало.
Я не просила его лезть в душу. Не звала в эти прогулки.
Но каждый вечер он обволакивал меня как шёлковый туман: красиво, незаметно, неотвязно.
На третий день он нарочно задержал меня у старой беседки с видом на озеро.
Он не просто хотел провести время — он хотел остановить меня.
— Знаешь, Никки, — сказал он, глядя на темнеющее небо, — есть в тебе что-то, что нельзя не замечать.
Я промолчала. Потому что если бы сказала хоть слово — это что-то прорвалось бы наружу.
Но внутри я знала: я не могу ему верить.
Не сейчас. Не здесь.
Не с тем, что я знаю.
И не с тем, что готова сделать.
Потому что даже если он невиновен — он отвлекает меня
А главное — торги через три дня.
И они могут стоить мне жизни.
А может — свободы.
На третий день — он снова пригласил меня гулять.
— На крыше старого театра можно смотреть звёзды. Я нашёл путь, чтобы забраться.
Мы сидели там, под ночным небом, укрывшись от ветра, и говорили о снах. Он рассказал, что ему снится, будто он идёт по мосту из бумаги — и под ним только облака.
— Если сорвусь — улечу. Если дойду — проснусь. Каждый раз.
Я молчала.
Потому что в эти три дня мне не снилось ничего.
Мозг был в режиме боя, в режиме выживания.
А сердце... снова хотело в ловушку.
Я не знала, кто он. До конца — нет.
Но знала одно: если он притворяется — он мастер.
А если не притворяется… возможно, он тоже на краю моста.
До рассвета осталась одна ночь.
А я готовилась не к дню — к решению.
Открыть глаза и сделать шаг. Или улететь.
Глава 27. Рассвет в империи Юан
Как бы я себя ни уговаривала, как бы ни отвлекала мыслями — я переживала.
Юнчжи ушёл. Без слов. Без объяснений.
Просто растворился в тенях, словно был сам частью этого города — плотью его улиц, дыханием фонарей и шелестом бумажных стен.
Он даже не попрощался.
И, что хуже всего, я это заметила.
Но сейчас не время тонуть в мыслях.
Я знала, куда он направился — и знала, куда и я должна идти.
Ночь была густой, как мёд с лотосом — пахнущая благовониями, плотная от сырости и чужих разговоров.
Я натянула перчатки, закрепила на поясе съёмочные артефакты и в последний раз проверила заколку с отравленным шипом — на всякий случай.
После чего — одним движением распахнула окно и выскользнула в ночь.
Моей дорогой были крыши.
Крыши в Восточном Городе — не просто крыши.
Это вены, по которым течёт незримая кровь всех разведчиков, воров и мечтателей.
Я двигалась, как учили в Академии: мягко, без звука, в такт с дыханием ветра.
Сначала были высокие, горделивые здания, с выгнутыми, покрытыми чёрной черепицей кровлями.