Консультант по дурацким вопросам
Шрифт:
Фильм, на котором Миша чуть не свернул себе шею и надолго возненавидел резиновый клей, поражал в этом смысле новаторским подходом. Он выносил мозг. Зритель элементарно не мог понять — ни что происходило в Осетии, ни почему началась война, ни даже как она закончилась.
Если верить режиссеру, картина была про «человеческие истории».
По мнению группы, картина была про богатый внутренний мир режиссера, чтоб ему повылазило.
Заподозрить группу в инфантильном милитаризме и пренебрежении к человеческому горю не получалось — тех, кто раньше не бывал в горячих точках и послевоенных
Теперь они не понимали, чего ради работали.
А опытные — просто не знали, куда деваться.
«Впервые за все время работы над документальным кино мне стыдно, — написал Мише ресёрчер. — У меня ведь набежало почти сорок фильмов. Среди них были разные — и удачные, и не очень, и малозаметные… Но до сих пор не было ни одного, упоминание которого заставляло бы опускать глаза».
Про сомнительный монтаж, про несоответствие текста и видеоряда, огрехи цветокоррекции никто уже и не говорил. Зато все знали, кто виноват.
Виноватых было трое: продюсер, который послал на съемки такого проекта человека, принципиально негодного для этой работы; режиссер, который решил выпендриться на поле, не подходящем для выпендрежа; ну и идиот Клименко, который три недели орал на группу и гонял ее, не давая вздохнуть спокойно, а фильм все равно получился фигня фигней.
С последним Миша и не спорил.
Глава 2
НА СЕКРЕТНОЙ СЛУЖБЕ ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВА
Сцена 1
«БРАТЬЯ»
База миротворцев.
Экст.
Актеры: Врач, Кузнецов, Офицер, Сержант.
Массовка: солдаты, раненые.
Реквизит: носилки, список раненых.
Пиротехника: автоматы, пистолет.
На протокольную часть пьянки Мише, конечно, хода не было. Но после, когда начальство удалилось и народ уже просто общался, Ваня ему свистнул.
Ваня был в погонах и медалях, трезвый и задумчивый.
— Ты чего?.. — спросил Миша.
— Праздник ветеранов ушедшей армии, — процедил тот. — Веселятся через силу, глаза у всех грустные. Сам увидишь.
Собралось тут человек двадцать, Миша почти всех знал. Средний возраст — под сорок лет, биография однотипная: высшее военное в первой половине 80-х, дальше Афганистан, потом что-нибудь типа Карабах-Нахичевань, обе Чечни. Звание майор-полковник и примерно одинаковый комплект наград. Молодых было несколько: лейтенанты и старлей. У всех тоже железо на груди. Скромненько, на фоне трех-четырехрядных «иконостасов» ветеранов, ходячих легенд армии, — по паре медалей да один-два креста. Казалось бы, приличный задел, чтобы лет через десять-пятнадцать быть такими же, как старшие товарищи, но…
Такими, как старшие, эти молодые, но уже послужившие лейтенанты не будут никогда. И нет в том их вины.
— Последние офицеры
— Да ладно…
— Нет ощущения… — сказал Ваня. — Нет ощущения своей нужности. А «старики» помнят его.
Да, у них это было, подумал Миша. Правда, и сами они постарались оказаться нужными. Они шли в офицеры не ради того, чтобы начальник за них думал. Наоборот, именно в армии они искали сложных задач, к которым надо голову приложить, а потом уже руки-ноги. Военное дело было для них интересной мужской работой. И те, кто уцелел после самых интересных заданий, стали элитой, учителями, живыми легендами и так далее…
Только начали они свой путь в одной армии, продолжили — в другой, а заканчивать карьеру им предстоит в какой-то уже третьей. Меняется страна, меняются Вооруженные силы, а люди все служат.
Сегодня они отмечают праздник, оставшийся от тех времен, когда за ними стояла мощнейшая в военном отношении империя, которой они были нужны. Которая их ценила. Которая их награждала — и офицеры носили ордена с гордо поднятой головой, потому что «Золотую Звезду» Героя не вешали на грудь вчерашним врагам. А еще империя платила деньги, за которые можно было заниматься делом, не думая, чем кормить детей завтра.
Потом империя рухнула, а они все равно остались служить — уже не государству, но стране. Людям своей страны.
Осколки державы в лучшем случае забыли про своих офицеров, а некоторым еще и в рожу плюнули. И люди, за которых они проливали кровь, бросали им в лицо: «Не мы вас туда посылали, не мы вам приказывали, пошли вон, убийцы…»
Пропало очень важное — ощущение того, что ты нужен, что ты олицетворяешь силу этой страны. Остатки некогда могучей силы.
А «старики» еще помнят, как оно было, и потому им куда как горше.
Может, Ваня и прав, подумал Миша. Может, я и счастливее.
— Я придумал, — сказал вдруг Ваня. — Забираем всех, кто хочет, — и ко мне на дачу. А кто не хочет — уговорим. А кого тут нет — обзвоним, пускай народ подтягивается.
Дача у него была старая, фамильная, в двух шагах от города. Подходящее место, чтобы отвлечься, но не застрять, если вдруг кому понадобишься.
— А что, это идея. Заодно кувалду людям покажем, — сказал Миша. — Объясним, зачем она нужна спецназу. То-то все удивятся!
— У меня их две, — вспомнил Ваня. — Большая и маленькая…
На даче народ продышался, расслабился, повесил тяжелые от орденов мундиры на стулья — и вдруг начался если не настоящий праздник, то уже какое-то веселье. И еще то, что Миша особенно любил: спецназовский разговор «за жизнь». Типа «бойцы вспоминают минувшие дни». Байки, рассказанные в этой компании, были тем замечательны, что никто и не думал привирать. Ну разве самую малость преувеличат, чисто для красоты. А сочинять этим людям незачем — жизнь подбрасывала им случаи, на какие человеческой фантазии просто не хватит. Она такой бред сгенерировать не в состоянии.