Консультант
Шрифт:
В общем, отдав все необходимые распоряжения (в частности, относительно Хоуп и её «сотрудниц»), он практически ворвался в свои апартаменты. С пистолетом в руке и полной готовностью стрелять. Ворвался – и замер. Преступница, если она действительно была ею, мирно спала, свернувшись калачиком и, судя по неподвижности век, даже снов не видела.
Неудивительно, впрочем. За четыре дня девчонка потеряла фунтов двадцать – должно быть, именно так работали попытки организма нейтрализовать анкрит. А также и прочие добавки, которыми во время совместных трапез он неизменно сдабривал её порцию.
Внезапно Крейг изменил решение
Из сна, тяжёлого и неповоротливого, как тело в центрифуге при четырёх «же», Лану вырвало крайне неприятное обстоятельство: на её завёрнутых за спину руках защёлкнулись наручники. Не то, чтобы избавиться от них было так уж сложно, но надо было хотя бы разобраться с тем, какого, собственно?..
Рывок, сбросивший мрину с кровати на пол, особой ясности не добавил. Правда, шансы на прояснение всё-таки были: её голову резко подняли, держа за правое ухо. Логично – уставная стрижка Легиона не предусматривала изысков типа «схватить за волосы». Не за что было хватать.
На лице Крейга, представшего перед наконец открывшимися глазами, пребывало сложносочинённое выражение, состоящее в равных долях из предвкушения, недовольства и решимости. И – что особенно неприятно – капельки сожаления.
«Похоже, всё» – со странной ленью подумалось Лане. Страха не было, желания сопротивляться, почему-то, тоже. Только усталость – вот и отдохнёшь, подруга! – и лёгкая досада от того, что всё, что случится дальше, случится уже без неё. Несколько глотков вина из поднесённой к губам кружки только подтвердили предварительную оценку ситуации: вино было слишком сладким, с каким-то непонятным, приторным привкусом.
– Поиграем, кисонька? – пробормотал, вздёргивая её на ноги, Крейг.
Вздёрнул, однако, предельно аккуратно, не только не повреждая суставы выкрученных рук, но даже и не причиняя боли. И эта аккуратность вдруг прогнала усталость и лень, возвращая силы и желание барахтаться до последнего. А ещё откуда-то пришло ощущение, что надо протянуть время.
Поэтому, когда Крейг, расстегнув брюки, плюхнулся в кресло и указательным пальцем поманил Лану к себе, та двинулась к нему максимально медленно. И так, что мужчина вцепился в подлокотники скрюченными, побелевшими от напряжения пальцами и резко втянул воздух раздувшимися ноздрями.
«Поиграем? – было написано на лице приближающейся девушки. – Отлично, сэр, давайте играть». Демонстративная, насквозь фальшивая – заметно фальшивая! – покорность, с которой она опустилась на колени перед креслом, тоже входила в правила игры. И Крейг, принимая эти правила, прикусил нижнюю губу почти до крови.
Правда, расстегнуть один браслет и защёлкнуть его на подлокотнике кресла это ему не помешало. Как и прижать левую руку девушки ко второму подлокотнику. Но с точки зрения Ланы Дитц, почти пришедшей в себя и готовой играть до конца – своего, Крейга или света, не важно! – это была несущественная деталь. Торопиться не следовало, и посмеивающаяся про себя Лана не торопилась. Протянуть время. Вот просто взять – и протянуть.
Зачем? Она поняла, зачем, когда мутная, угольно-серая темень за окном вдруг сменилась багровым закатным небом Шекспира, перечёркнутым краем монастырской стены.
Крейг тоже среагировал на изменение освещения, и начал было приподниматься. Но в планы лейтенанта Дитц совершенно не входила свобода передвижений главного действующего лица этого балагана. А потому она проделала то единственное, что давало ей сейчас некоторый шанс дожить до развязки: предельно расслабила челюсти и резко их сжала.
Будучи женщиной, Лана совершенно не боялась крови, чужой или своей собственной. Но не бояться это одно, а вот получать удовольствие от вкуса… а тут ещё и рука прикована (хорошо хоть, что только одна), и в дверь ломятся с невнятными воплями про тревогу. Как будто мало завываний сирены.
В общем, на этом и погорел Майк Шонесси, отчаявшийся, должно быть, дозваться командира по связи и примчавшийся лично. Одна свободная рука, не слишком удобное положение и непривычный по весу и габаритам клинок в сочетании с попытками отплеваться… Все это самым плачевным образом изменило траекторию полёта спаты Крейга, подобранной рядом с креслом. И вместо правого плеча заместителя командира базы она угодила точнёхонько под ложечку. Специально целься – так не попадёшь.
Вот теперь тянуть было никак нельзя, следовало срочно избавиться от браслета, перевязать Крейга и вкатить ему противошоковое. Но Лана всё же позволила себе несколько мгновений блаженной неподвижности. Потому что в арбузно-красной мякоти неба появились чёрные косточки. И косточки эти быстро, прямо на глазах, увеличивались, принимая всё более узнаваемые очертания.
А потом пришел звук. Низкий, вибрирующий, рвущий в клочья пространство, а, возможно, и время. Знакомый до боли, до отвращения, до слёз ослепительного, всепоглощающего счастья. Так, разъярённо рыча, пугая и подавляя противника ещё до боестолкновения, заходят на цель тяжёлые катера Планетарно-десантного Дивизиона.
Кто-то сунулся в дверь вслед за Майком, и без затей получил табуреткой в голову: отвлекаться от перевязки своего пленника Лана не собиралась. Кто-то попытался заглянуть в окно, но она, не тратя времени на поиски ключа, уже успела снять браслет, вынув большой палец из сустава, а потом вернув его на место. Поэтому короткая очередь из Крейгова «раската» мгновенно обозначила смену концепции и приоритетов для – как она надеялась – всех желающих. Начавшаяся высадка десанта должна была, по идее, отвлечь «курсантов» и «инструкторов» от попыток проникнуть в покои аббата. Сирена, по крайней мере, заткнулась. Да и стрельба, и без того не слишком интенсивная, начала стихать.
Вовремя – в голове поселилась предательская, звенящая пустота. Задрожали руки. Боль, странно холодная, ледяными кристаллами проросла одновременно в груди, животе, висках и суставах. Проклятье, ей бы ещё хоть пять минут…
– Трина? – невесть откуда взявшийся Радар обхватил её за талию и осторожно опустил на пол. – Трина!
– Джонни, – прохрипела Лана. – Джонни, слушай внимательно и сделай, как говорю. Меня и вот этого, – движением головы, с трудом повернувшейся на окостеневшей шее, она обозначила Крейга, – надо отдать первому же грифону, который сюда залетит.