Контакт третьей степени

Москвин Сергей Львович

– Что произошло? Вы были в лагере? – требовательно спросил Дмитрий.

Лицо Жилина перекосила идиотская усмешка. Ольга поняла, что ничего путного Дмитрий у него сейчас не добьется. Но тут неожиданно заговорил Кожевников:

– Мы прошли вперед метров двести, но не нашли ворот…

– Сколько вы прошли? Двести метров?! – перебил его Дмитрий.

Вся длина тоннеля от входных ворот до лифтовой шахты составляла немногим более пятидесяти метров. Посыльные никак не могли пройти по нему упомянутое расстояние. Так что изумление Дмитрия Ольге было вполне понятно. Но ответ Кожевникова еще больше изумил ее.

– Может, больше. Подумали, что пропустили ворота, не заметили их в темноте. Повернули

назад, и вот, – старшина виновато развел руками.

Как можно не заметить ворота, если тоннель заканчивается ими?! Упирается прямо в опущенную створку, через дыру в которой они проникли в бункер!

Дмитрий обернулся к Жилину:

– Все так и было?

Тот несколько раз нервно кивнул:

– Да. Только я не могу это объяснить.

– А я, кажется, могу, – неожиданно сказал Дмитрий и, повернувшись к Ольге, сказал: – Пора рассказать группе правду, товарищ майор. И если вас интересует мое мнение, это уже давно следовало сделать.

Ольга опешила.

– Что вы имеете в виду? Я удивлена рассказом старшины Кожевникова не меньше вашего.

– Тогда расскажите об истинном назначении бункера и о целях проводившихся здесь экспериментов!

Ему все известно. Пронзительный взгляд Дмитрия не оставлял сомнений. Но откуда?! Ольга попятилась назад, но тут же наткнулась на выросшего словно из-под земли Глухарева, хотя еще секунду назад старшего лейтенанта не было рядом.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – растерянно пробормотала она, по инерции еще продолжая защищаться. Но голос предательски дрожал, ноги стали ватными, а спину обдало ледяным холодом.

– Не понимаете? – переспросил Дмитрий. – Тогда, может быть, вам поможет вот это.

Он расстегнул клапан нагрудного кармана и достал из жилета сложенную вдвое ученическую тетрадь в темно-бордовой обложке.

– Что это?

Сердце пропустило очередной удар. Ольга вдруг поняла, что это за тетрадь, хотя никогда прежде не видела ее. Даже вспомнила фамилию офицера, оставившего в тетради свои записи.

– Дневник старшего лейтенанта Сморкалина, командира взвода охраны этого так называемого полигона, а в действительности секретного объекта под кодовым названием «Хрустальное небо», – словно приговор, объявил Дмитрий и, подойдя вплотную, вложил тетрадь в ее бессильно опустившиеся руки. – Читайте!

И она начала читать.

5

Боюсь, если я буду описывать все так подробно, мне просто не хватит места. Нам запрещено вести переписку и иметь при себе бумагу. Сразу по прибытии на объект, который работающие здесь сотрудники в разговорах между собой называют «Хрустально небо», майор Пригоров, бдительно следящий за соблюдением режима секретности, отобрал у нас все блокноты, авторучки и даже отдельные листки. Тетрадь, в которой я веду записи, я попросту выкрал у Шерстнева, будучи уверенным, что он не доложит о ее исчезновении командованию объекта, так как приказ сдать бумагу в равной степени касался и его.

Перехожу к главному. Уже на второй день я столкнулся с необъяснимым, хотя и не связал этот факт с находящимся на объекте иноземным существом. А случилось вот что. Рядовой Алымов, находясь в карауле, наступил на спираль режущей колючей проволоки. При этом он разрезал себе ботинок и ступню прямо до кости, и мне пришлось отправить его в лазарет. Уверен: еще не было случая, чтобы режущая кромка «егозы» вспорола подошву армейских берцев и нанесла столь глубокую рану. Позже я обратил внимание, что лезвия одноразового бритвенного станка, которым я пользовался уже три недели и давно собирался выбросить, с каждым днем становятся все острее. Дошло до того, что станок начал срезать щетину вместе с кожей, а любое неосторожное

движение вызывало глубокий порез, и мне таки пришлось избавиться от бритвенного станка. Окончательно меня добил сержант Гасников, обнаруживший, что его штык-нож с легкостью перерубает тридцатимиллиметровый черенок деревянной швабры. По примеру Гасникова остальные солдаты проверили свои штык-ножи. Результат Гасникова никто превзойти не смог, но все без исключения отметили, что их клинки стали намного острее.

Следующий феномен произошел буквально на моих глазах. В тот день я командовал караулом, а майор Пригоров явился с проверкой. При нем младший сержант Тимофеев от волнения или по какой-то другой причине нарушил последовательность действий при перезарядке оружия и произвел случайный выстрел. При этом выпущенная им пуля пробила пулеулавливатель, внешнюю стену караульного помещения и унеслась в тайгу. Пораженный этим фактом, Пригоров повторил опыт, произведя второй выстрел в пулеулавливатель. Результат выстрела оказался тот же. Позже по распоряжению Пригорова и под его непосредственным контролем я со взводом отстрелял все выданные нам автоматы, каждый из которых во время стрельбы показал исключительную огневую мощь. При этом эффективность огня оказалась сопоставима, а по отдельным показателям даже выше, аналогичных характеристик крупнокалиберного пулемета. Никаких объяснений этому феномену Пригоров не дал, лишь приказал соблюдать максимальную осторожность при обращении с оружием.

Прилетевшая на объект на следующий день военврач Крайнова была более откровенна. Она сообщила, что улучшение характеристик оружия ученые связывают с исследуемым организмом, который даже после гибели каким-то образом благотворно влияет на окружающие предметы. На мой вопрос, уверена ли она, что существо мертво, Крайнова ответила, что это не вызывает сомнения, так как многочисленные опыты и эксперименты не выявили у него какой-либо биологической активности, за исключением слабых остаточных электротоков.

Не знаю, что обнаружили или, наоборот, не обнаружили ученые, но только эта тварь, организм, существо влияет не только на предметы, но и на людей. Я только никакие могу понять, почему этого никто не замечает. Началось с того, что двое часовых во время ночной смены пожаловались на невыносимые головные боли. Я заменил их другими караульными и отправил в лазарет, поставив в известность капитана Шерстнева, так как майор Пригоров в тот день отсутствовал на объекте. Уже через час больные вернулись обратно, заявив, что с ними все в порядке: боли прошли, и вообще они чувствуют себя превосходно. При этом оба солдата были подозрительно радостны и возбуждены. Я предположил, что это результат действия полученных ими медицинских препаратов, однако солдаты отрицали, что принимали какие-либо медикаменты.

Следующий случай переполошил весь взвод и не на шутку напугал меня. На утреннее построение не явились трое бойцов. Перепуганный дневальный сообщил мне, что они спят в своих кроватях и он не может их разбудить. В казарме я действительно обнаружил трех лежащих в кроватях солдат, которые выглядели, скорее, не как спящие, а как умершие. Бледная кожа, отсутствие дыхания и никакой реакции, когда я пытался привести их в чувство. Однако через минуту или около того все трое пришли в себя. При этом они не смогли объяснить, что с ними произошло, так как попросту не помнили этого. Я доложил о случившемся Пригорову и Шерстневу, но те не предприняли абсолютно никаких действий, будто ничего особенного и не произошло. Вероятно, они считают: раз очнувшиеся бойцы выглядят здоровыми, значит, с ними все в порядке. Но я уверен, что это не так.